Глава III Общее положение в Иране и политика до 1914 года. Встреча с шейком к... И первые разговоры

Откуда произошла в мире борьба света и тени, где начало соблазна, который до сих пор еще длится, почему человек, образ Божий, мог поддаться искушению, и как произошло помрачение его духа?
"В обыкновенных руководствах по зороастризму мы не находим объяснения проблемы происхождения зла: миф об Аримане дошел до нас в искаженном виде. Но в Персии есть и посейчас живые наследники древней традиции — маздеисты. Можно ли надеяться получить от них ответы на интересующие меня вопросы?" — такой оборот приняли мои мысли, когда я приехал в Персию, где мне пришлось познакомиться с маздеизмом.
Здесь мне придется сделать необходимое отступление.
Во всяком движении есть люди, способные на время сделаться винтиком в сложной машине политических интриг и в то же время могущие частно преследовать отвлеченные и даже возвышенные цели. Может иногда случиться, что какой-либо идеалист будет вынужден, поскольку общее течение событий захватывает его среду, вовлечься в игру по существу чуждых ему своекорыстных сил и станет служить им так или иначе постольку, поскольку его собственные цели временно совпадают с целью, преследуемой этими силами.
Часто та или иная политическая группа или государство в лице своих представителей оказывает поддержку одиночкам или сообществам людей, которым в силу их духовных интересов, а не корысти такая совместная деятельность необходима.
Так было и в данном случае.
Мне кажется, до сих пор не следует говорить, какая цель была у нашего правительства и почему так неожиданно дипломату, моему родственнику, пригласившему меня к себе погостить, пришлось оказать гостеприимство в его казенном доме, пользовавшемся дипломатической неприкосновенностью, представителю одной из самых старейших религиозных общин мира.
Это был старик, почтенный возраст которого как нельзя лучше гармонировал с его очень высоким, почти совсем прямым станом, с густой белой бородой и почти без морщин, почти молодым, правильным и величественным лицом.
Не желая касаться тогдашней русской политики и объяснять, почему маздеисты вели тогда русофильскую политику, я не буду упоминать и имени этого старца, тем более что для меня важна лишь духовная сторона наших бесед.
Помню, с каким вниманием, войдя в отведенное ему помещение, старец осматривал непривычные для него веши: письменный стол, пишущие машинки, стальной сейф и особенно телефон и электрическое освещение. Было даже забавно наблюдать его сосредоточенно-важное удивление при виде всех этих вещей, особенно при вспыхивании электрических ламп. В то время западная техника не так широко, как теперь, входила в частную жизнь персов, и несколько наивное удивление моего гостя было вполне понятным. Я, признаться, не ожидал от него такого прямодушия. Персы, особенно из высших классов, обыкновенно стараются выказать как можно больше равнодушия, правда — внешнего, при виде вещей, их удивляющих. Поэтому откровенное любопытство нашего гостя тронуло меня и еще больше к нему расположило.

Гость прожил у нас в доме почти два месяца, и каждый день я с ним подолгу беседовал — сначала он расспрашивал о России, о некоторых научных и философских вопросах, потом постепенно речь перешла на более отвлеченные предметы, на религию, и скоро у нас установилось нечто вроде дружбы, которая может быть между опытным и очень многое знающим стариком и молодым иностранцем.
Уже к концу первой недели своего пребывания у нас старец стал чувствовать себя совсем свободно и, вероятно, спокойно.
Вместе с ним мы совершали по утрам долгую прогулку в нашем саду. Его призрачное инкогнито (думаю, что настоящее имя и звание гостя было хорошо известно слугам, хоть официально они "ничего не знали") мешало нам выходить за ограду и даже далеко углубляться в парк. Впрочем, родственником моим были приняты необходимые меры, чтобы ни один человек из тех, кому надлежало знать, "не узнал", что такой-то проживает у нас, и тайна, по крайней мере, официально, была соблюдена.
Впервые мне представился случай спросить гостя о том, что такое современный маздеизм вот по какому поводу: несколько времени назад у нас был в гостях один влиятельный персидский чиновник. Он управлял горным районом, прилегавшим к нашей границе, и несколько раз ездил в Россию. Был он в конце прошлого века и на последней коронации в Москве.
Вспоминая подробности кровавого происшествия на Ходынском поле, он вдруг обмолвился: "Если бы у нас в Персии произошло такое событие, весь народ, кроме разве одних гебров, потребовал бы отречения шаха". Меня удивило, почему он так отозвался о маздеистах, и я решил предложить этот вопрос гостю.
— То, что удивило вас, к сожалению, правда. Хотя мы считаемся здесь гражданами, но на нас косо смотрят. Мы всегда для мусульман как чужие. Но и наша религия запрещает нам так или иначе касаться того, что уже отмечено судьбою. Разве неясно — кровь во время такого праздника, как коронация? Мы должны отстраняться от всего, что связано с кровью, и от тех людей, над которыми собираются тени будущих провиденциальных событий!
— Но позвольте, позвольте! Ведь маздеизм — религия чистоты и праведных поступков, не так ли? Почему несчастье, случившееся на Ходынском поле, представляется вам знамением судьбы, и не слишком ли сурово ваше суждение? Я думал, что маздеизм в смысле морали близок к христианству, религии прощения, сочувствия и любви. Разве могущий совершиться приговор судьбы — по-вашему — должен заставлять нас отстраняться от тех, над кем нависло несчастье? Не лучше ли, как мусульмане, поддаться хотя бы и суеверию, но не отходить в сторону, как будто это вас не касается совсем?
— Вы меня не поняли, — ответил старик. — Я говорю о нечистоте, присутствовавшей на этом празднике. Разве не сочетание низших инстинктов и самых грубых страстей, т.е. как раз то настроение, которого не должно было быть при коронации царя, разве не это настроение вашего народа вызвало катастрофу? Вот почему мы отказываемся видеть в этом, как другие, только "дурное предзнаменование". События такие, какими они потом являются в мир, слагаются в наших душах задолго до их видимого проявления.
Вот почему предписываемая нашей религией внутренняя чистота гораздо содержательнее простого требования морали. Мы утверждаем, что люди сами строят свое будущее — силой мыслей, желаний, чувств, особенно же — силой невысказанных, затаенных желаний. Поэтому "говорить правду", как некогда учили детей наши праотцы, есть не только нравственное постановление, но и большая жизненная необходимость.

далее