От Заратуштры до Фрашкарда Часть 2

КАВАД, ХОСРОВ АНОШИРВАН И ЕРЕТИК МАЗДАК

Историческую информацию о периоде правления Кавада и о маздакитском движении см. на с. 62—63.
Поздние пехлевийские сочинения изображают Маздака еретиком, лжепророком и обманщиком, однако фрагментов, посвящённых учению Маздака, в них мало, и критика этого учения носит весьма абстрактный характер. Характерным примером может служить «Денкарт» VII. 7.21—25: ...появился враг веры, отступник из отступников, которого обычно называют Маздаком. Далее (в форме наставления Ормазда Зардушту) говорится, что всякое учения, каким бы «духовным» оно себя ни называло, необходимо тщательно проверять:

...> «Тщательно сверяйся с „Авестой" и ищи средство против тех, кто сеет смуту, ибо существуют такие еретики, которые вносят в религию раскол и объявляют себя пророками; они учат, что родословную надо вести по материнской [а не по отцовской линии], и они подобны волкам, ибо утоляют свои желания с той же ненасытностью, как волк и его потомство. Они ведут родословную] по матерям, покупают своих женщин (словно] овец, отстаивают спои корыстный интерес даже в ущерб интересам сына или брата, лгут даже [своим] детям, обладая таким образом преимуществом нарушителя договора ...> никогда иM не верь!»

Арабские авторы, вслед за пехлевийской традицией, также изображают Маздака обманщиком и еретиком. Наиболее совершенным, с литературной точки зрения, арабским произведением о Маздаке является центральная из глав, посвящённых борьбе с еретическими учениями, — «О появлении Маздака, его вероучении и о том, как Ноширван Справедливый убил Маздака» — книги «Спасет-наме» («Книга о политике»), приписываемой Незам-оль Мольку (XI в.) и являющейся своеобразным наставлением царям, как следует управлять государством и подданными. Ниже этот фрагмент приводится в полностью в переводе с арабского В. Заходера.
Первый, кто породил в мире нечестивую ересь, был человек. происходивший из Иранской земли, званием — мобед-мобедан, именем — Маздак Бамдад. Он, Маздак, в правление шаха Кобада, сына Фируза, отца Ноширвана, возжелал искоренить веру гебров, повести мир по нехорошей дороге. Владея знанием звёздной науки, он понял, что согласно движению и состоянию путей светил должен в сем веке появиться муж (Имеется в виду пророк Мухаммед (Магомет)), который провозвестит новую веру, которой уничтожится вера гебров, евреев, христиан, язычников, и, внедрившись чудесами своими и властью в людях, останется она нерушима до дня восстания из мёртвых. И пришло ему желание самому быть таким мужем, и укреплялся он в мыс ли, как бы соблазнить людей, установить новую веру. До того же, как обратиться к пророческой миссии, было ему совершенное доверие от падишаха, благородных и всех, кто не видел в нём прежде лицемерия. И вот приказал он своим рабам провести из потаённого места подземный ход, тайно пробуравить оттуда скважину так, чтобы выход скважины, малый и узкий, пришёлся бы в середине места, где возжигали священный огонь, затем воз-вестил о своей пророческой миссии.
— Я послан, — заявил он, — возродить веру Зердошта [Зардушта], ибо люди забыли законы «Зенд-Авесты», не исполняют повелений Йездана, как завещал их Зердошт. Когда племя Израиля забыло данные повелителем в «Пятикнижии» заветы Моисея — да будет над ними благословение! — и начало поступать противу них, бог послал пророка, чтобы удалить противозаконие, утвердить каноны «Пятикнижия» и поставить народ на путь истины.
Когда эти слова дошли до слуха шаха Кобада, он собрал на следующий день благородных, мобедов, предъявил обвинение и, призвав Маздака, спросил его перед лицом собравшихся:
- Ты ищешь пророческого достоинства?
— Да, — ответил Маздак, — я пришёл, ибо существует многое, противоречащее вере Зердошта; я разъясню сомнительное, объясню истинный смысл «Зенд-Авесты» в замену того, что теперь в обращении.
— Каково твоё чудо? — спросил Кобад.
— Моё чудо таково: я заставлю говорить огонь, вашу киблу (К и б л а, или Кааба — храм в Мекке, в сторону которого обращаются во время молитвы.) и ваш михраб (М и х ра б — ниша, указывающая, в каком направлении находится Кибла.), попрошу у великого бога, чтобы чрез огонь он за-свидетельствовал моё пророческое достоинство, и при этом так, что услышит и шах, и все, находящиеся при нём.
— Что молвите на это вы, благородные и мобеды? — сказал шах.
— Прежде всего ясно, — ответили те, — Маздак следует нашему учению, нашему писанию и не отвергает Зердошта. В «Зенд-Авесте» же на самом деле находятся выражения, имеющие десять значений. Всякий мобед или мудрец приведёт на них двадцать толкований. Возможно, что Маздак объяснит лучше... Но вот он заявляет, что заставит говорить огонь, которому мы поклоняемся. Это — сверхъестественно, то — не в людской власти. Шаху же, впрочем, подобает лучше знать.
[Тогда Кобад сказал:]
— Если огонь заговорит, я уверюсь, что ты — пророк.
— Пусть назначит шах: время, — попросил Маздак, — и при-будет вместе с мобедами и благородными к святилищу. Там по моей просьбе великий бог повелит, чтобы огонь заговорил. Это можно сделать сегодня, даже сейчас.
— Постановим, — решил шах, — завтра всем вместе идти к храму огня.
Назавтра Маздак приказал одному из близких ему служителей при храме пойти в подземелье.
— Когда я буду обращаться громким голосом к Йездану, — сказал он, — ты подойди под землёю к скважине и произнеси: «Добродетель поклонников Йездана на земле состоит в том, чтобы следовать словам Маздака, дабы приобрести благо в этом и другом мире».
Вот Кобад, благородные, мобеды пришли в святилище, позвали Маздака, тот явился, встал с краю у огня, громко воззвал к Йездану, воздал хвалы Зердошту и замолчал, — тогда из середины пламени раздался голос, произнесший вышесказанное. Услыхали и изумились все, бывшие при этом.
Кобад же, вернувшись из святилища, повелел позвать Маздака и с той поры что ни час, то более и более сближался с ним, пока совершенно не уверовал. Он приказал построить для Маздака зо-лотое кресло, украшенное драгоценными камнями, и поставить его у престола в тронном зале. При шахских приёмах Кобад сидел на престоле, а Маздак — на том кресле, оно же было гораздо выше престола.
Начали обращаться люди в Маздакову веру, одни — из-за низ-ших страстей, другие в угоду шаху, шли из провинций, областей, переходили тайно и явно. Воины воздерживались, не возражая из уважения к шаху, из мобедов никто не принял новой веры. «Посмотрим, — говорили мобеды, — что станется с „Зенд- Авестой"». Народ же, глядя на падишаха, выражал своё сочувствие и поблизости и вдали от двора. Уже начали приступать к де лежу имущества. Ведь Маздак приказывал: «Да будут разделены блага между людьми, в одном и том же. Да отдаст один другому своё богатство, чтобы не было нищеты, бедности, чтобы все были равно наделены житейскими благами». Чем дальше шёл Кобад по этой дорожке, согласившись на раздел богатства, тем большего требовал Маздак. «Жёны — тоже ваше имущество, — говорил он, — да будет разрешено каждому познать женщину. Пусть никто не будет в этом мире обделён удовольствиями и наслаждениями, двери желания да будут открыты перед всеми людьми».
Народ развратился от соблазна общности имущества и жён. Образовался сред простого люда такой обычай: приводил кто к себе в гости двадцать человек, и вот, откушав хлеба, мяса, вина, сладостей, послушав музыку, шли гости один за другими в женские покои, и это не считалось зазорным. Было даже правило: вошедший к женщине оставлял у дверей помещения шапку; когда другой сластолюбец видел положенную шапку, он должен был дожидаться, пока его предшественник не выйдет из двери.
И вот послал Ноширван тайно послов к мобедам: «Почто мол-чите? Зачем не говорите о Маздаке, не подаёте совета моему отцу? До чего мы дошли, покрывая проделки мошенника? Эта собака разрушила наше благосостояние, обесчестила наших жён, поставила чернь у кормила правления. Для чего всё это? Кто велел? Будете молчать, — останетесь без имущества и жён. Власть и царство уйдут из нашего рода. Идите к отцу! Откройте ему глаза, подайте совет! Вступите в спор с Маздаком, пусть он предъявит доказательства своей правоты!» Такое же послание отправил Ноширван к знати и благородным: «Нечестивое безумие овладело MOИM отцом, — говорилось в послании, — привело в расстройство его разум, он перестал различать, где — польза, где — вред. Поможем ему излечиться, пусть перестанет он слушать Маздака, поступать по его воле. Не обольщайтесь и сами, подобно моему отцу, ибо Маздак стоит не на правде, а на обмане, обман же — зыбок, назавтра уж не принесёт всем пользы».
От этого увещания благородные встревожились и, если ранее некоторые из них думали обратиться в маздакитство, теперь отступились, не переходили в новую веру. «Посмотрим, — говорили, — как будет поступать Маздак, и почему Ноширван говорит этакое». Ноширвану же в те поры было лишь семнадцать лет.
Вот собрались они, пошли к Кобаду, сказали:
— Не читали мы ни в сказаниях, с самых древнейших времён по сей день, не слыхали и в преданиях о пророках Сирии, чтобы кто говорил и делал такое, как проповедует и приказывает Маздак. Великое нашло на нас сомнение.
— Поговорите с Маздаком, он объяснит, — сказал Нобад.
Позвали Маздака.
— Чем докажешь ты свои слова и дела? — спросил шах.
— Так повелевает Зердошт, — ответил Маздак, — и так — в «Зенд-Авесте», люди только не понимают этого. А если не верите мне, пойдём спросим у огня.
Снова пошли к святилищу, вопросили, и опять из середины пламени раздался голос:
— Правильно то, что говорит Маздак, неправильно то, что вы говорите.
Вторично мобеды были посрамлены. Пришли они на другой день к Ноширвану, рассказали всё, что было.
— Маздак тщится всё доказать, что его вера по всем канонам
вера Зердошта, — сказал в ответ Ноширван, — а как же вот эти самые два канона...
Прошло ещё несколько времени. Однажды беседовали Кобад с Маздаком, и вздумал Маздак сказать, что народ-де с увлечением принимает новую веру, было бы хорошо также Ноширвану воспы-лать ревностью и обратиться в маздакитство.
— Разве он не обратился ещё? — спросил Кобад.
— Нет.
— Позовите его, пусть придёт скорей.
Ноширван пришёл.
— Душенька-сынок, разве ты ещё не принял Маздакову веру?
— Нет, слава богу.
— Почему же?
— А потому, что Маздак лгун и обманщик.
— Как он может лгать, ведь огонь-то сказал!
— Кроме огня, есть ещё вода, земля, воздух. Прикажи, чтобы он заставил их говорить, как заставил огонь, тогда поверю, обращусь.
— Но ведь всё, что говорит Маздак, основано на «Зенд- Авесте»?
— «Зенд-Авеста» не велит, чтобы были общими имущество и жёны. Со времён Зердошта не появлялось мудреца с такими тол-кованиями. Вера предписывает хранить богатство и беречь жен-скую добродетель. Если не так, то чем отличается человек от животного? Скоты питаются и совокупляются таким образом, а не люди, наделённые разумом.
— Ты не смеешь перечить мне, своему родителю!
— Я научился этому от тебя, при твоём родителе не было такого, ты, следовательно, идёшь противу своего отца, я — противу тебя. Ты откажись, и я буду повиноваться тебе.
Одним словом, спор зашёл так далеко, что в конце концов Ноширвану повелели: или саль приведи убедительные доказательства к утверждению, что вера Маздака — негодная, а слова Маздака — обман, или поставь вместо себя другое лицо, чьи доказательства были бы сильнее и правильнее, чем Маздака. «А не то повелим тебя казнить в поучение прочим».
— Дайте отсрочку в сорок дней, — попросил Ноширван, — я сам найду доказательства или приведу того, кто сумеет ответить вместо меня.
Отсрочка, какую [он] просил, была дана, и все разошлись.
Вернулся от родителя Ноширван и послал в тот же день гонца с письмом в Фарс, в город Кувель, к проживавшему там мобеду, старцу-мудрецу: «Приезжай как можешь быстрее, между мной, отцом и Маздаком случилось то-то и то-то».

По прошествии сорока дней Кобад созвал двор, сел на престол, Маздак — на кресло; ввели Ноширвана.
— Спроси, с чем он явился, — сказал Маздак Кобаду.
— Ну, каков твой ответ? — спросил Кобад.
— Я имею одно предложение.
— Дела пошли далее предложений, — возразил Кобад, а Маздак приказал:
— Возьмите его и предайте казни.
Кобад не сказал ни слова. Слуги кинулись к Ноширвану, а он, ухватившись за узорчатую решётку, закричал отцу:
— Почему вы так торопитесь с моей казнью, — ведь не прошло ещё положенное мне для ответа время!
— Как это не прошло? — спросил Кобад.
— Я ведь просил полных сорок дней, сегодня, следовательно, ещё мой день. Пройдёт он, делайте дальше, что хотите.
Поднялись со своих мест военачальники, мобеды:
— Прав Ноширван!
— Ладно, отпустите его ещё на день, — приказал Кобад.
Слуги отступились, ушла добыча из когтей Маздака.
Встал Кобад, распустил мобедов, ушёл Маздак, вернулся Ноширван к себе домой, а тот мобед, которого Ноширван просил прибыть, уже подъезжал ко дворцу пешком на быстроходной верблюдице; вот он слез, вошёл в покои, приказал слуге: «Пойди доложи, что прибыл мобед из Фарса». Слуга быстро исполнил приказание; Ноширван вышел из покоев, побежал от радости, схватил приезжего в объятия: «О всемудрый мобед, ведь сегодня я должен покинуть этот мир!» — и рассказал всё, что было.
— Нe тревожься, — ответил мобед, — когда всё так, как ты говоришь, правда за тобой, а не за Маздаком. Хорошо, я отвечу за тебя, отвращу Кобада от неправой веры, но устрой так, чтобы я смог ранее увидать шаха, чем Маздак узнает о моём приезде.
— Это нетрудно, — пообещал Ноширван и после второго намаза отправился во дворец к отцу; там, почтительнейше попри-ветствовав родителя, Ноширван обратился с просьбой:
— Мой мобед, — сказал он, — прибыл из Фарса и готов пред-стать пред Маздаком, но до начала спора он просит шаха принять его и выслушать с глазу на глаз».
— Приведи его, — разрешил Кобад.
И когда стемнело, отправился Ноширван вместе с мобедом к Кобаду. Представ перед шахом, мобед сначала воздал хвалу пове-лителю, потом его родителям и наконец сказал:
— Маздак впал в заблуждение, никто не поручал ему того, что он делает. Я знаю его самого и силу его познаний в звёздной науке. Светила ввели его в искушение. В грядущем веке должен явиться муж, наделённый пророческой властью, — он принесёт миру изумительное писание, сотворит немыслимые чудеса, разделит Луну на две части ( Вероятно, имеется в виду мусульманский полумесяц.), призовёт людей шествовать по праведному пути, провозвестит чистейшую веру, ею уничтожится вера гебров и остальных народов. Он привлечёт сердце раем, устрашит преисподней, возведёт в канон обладание богатством и жё нами, освободит людской род от дивов, в содружестве с духом Серошем! ( С е р о ш — фарси Суруш, авест. Сраоша.) разрушит храмы огня и капища идолопоклонников. Beра его распространится по всей земле и будет нерушима до дня восстания из мёртвых. Земля и небо удостоверят его пророческий сон... Маздак вот и пожелал быть таким мужем. Но тот, грядущий пророк, будет иноземец, а Маздак — иранец; тот запретит обожествление огня, отвергнет Зердошта, а Маздак — приверженец учения Зердошта, велит поклоняться огню; тот запретит искать чужих жён, беззаконно завладевать чужим добром, за грабёж он повелит отрезать руку, а Маздак захватывает чужое имущество и жён; тот пророк будет получать веления от неба, из уст духа Сероша, а Маздак их получает от огня, — не имеет Маздакова вера твёрдой основы, завтра посрамлю его перед лицом шаха, дабы уничтожить его, ибо его стремление — изъять державу из рук твоего дома, истребить богатства, тебя самого, шах, сравнять с подлым людом; жаждет он, Маздак, захватить твою власть.
Слова старца пришлись по душе шаху.

Назавтра собрались мобеды и благородные, воссел Кобад на трон, Маздак — на своё кресло, встал перед престолом Ноширван. Вот приходит Ноширванов старец и спрашивает Маздака:
— Сперва кто будет из нас задавать вопросы, а кто отвечать?
— Задавай, я же буду отвечать.
— Тогда ты ступай на моё место, а я сяду на твоё, — отвечал мобед.
Маздак сконфузился и мог только сказать:
— Сюда меня посадил шах... Спрашивайте, а я отвечу.
— Ты вот, — начал мобед, — разрешаешь быть общими иму-ществу. Скажи-ка, разве не в надежде на воздаяние в будущей жизни строились караван-сараи, мосты, храмы и другие богоугод-ные заведения?
— Да, — ответил Маздак.
— Но раз ты поделил всё добро между всеми, кто же будет теперь оплачивать расходы по этим постройкам?
Маздак не ответил.
— Ты велишь, чтобы женщины были общим достоянием; вот возьмём к примеру, двадцать мужчин имеют дело с одной жен-щиной, она беременеет, родит, кто же отец ребёнка?
Ни слова не проронил Маздак.
— Вот ни троне сидит шах, он сын шаха Фируза, его держава — наследство отца, а отец получил власть в наследство от своего отца... Теперь, ежели десять мужчин будут иметь сношение с женой шаха, кто, скажи мне, должен считаться отцом? Таким образом пресечётся древо рода, не будет отпрыска в правящем доме. Высокое и низкое положение человека в обществе зависит от существования богатства и бедности. Неимущий лишь в силу своей бедности служит имущему. Если все сравняются в отношении богатства, не станет ни богатых, ни бедных, исчезнет, следовательно, и сама шахская власть. Ты вот и пришёл за тем, чтобы уничтожить власть в роде иранских шахов.
И на эти слова Маздак ничего не сказал.
— Отвечай же, — понудил его Кобад.
— Мой ответ таков, — произнёс Маздак, — повели перерезать ему глотку.
Кобад возразил:
— Нельзя казнить без достаточных оснований.
— Тогда спросим у огня, — предложил Маздак, — я ничего больше не могу сказать.
Тревожились до этого люди за участь Ноширвана, теперь возрадовались, — спасся он от смерти. Маздак же обозлился отказом Кобада исполнить его требование казнить мобеда. «Добьюсь полной свободы, — рассуждал он про себя, — много мечей в моём распоряжении у народа и воинов. Уберу сначала Кобада, затем Ноширвана и всех несогласных.
Когда все разошлись, порешив завтра идти за ответом в свя-тилище, и наступила ночь, Маздак призвал к себе двух священно-служителей, преданных его вере, одарил их золотом, пообещал посвятить в сепех-сапары ( С е п е х - с а л а р — главнокомандующий. (Примеч. Б. Заходера.)) и взКл клятву, что они будут хранить в тайне всё, что он скажет. Затем он вручил каждому по сабле и приказал:
— Если завтра, когда все соберутся в храме, огонь повелит убить шаха, быстро обнажайте сабли и действуйте без колебаний, — ведь никто не преступит порог святилища с оружием в руках.
— Повинуемся, — ответили те.
Вот наутро собрались благородные, мобеды, пришёл Кобад. Ноширвану же старец посоветовал: «Пусть сопровождают тебя десять телохранителей, скрыв оружие под платьем». Как всегда, Маздак научил своего доверенного, что именно надо говорить в скважину, пришёл в святилище и предложил мобеду из Фарса са-молично вопросить огонь. Тот попытался, но не получил ответа. Тогда воззвал Маздак:
— О огонь, рассуди нас, засвидетельствуй правоту мою!
— Я немощен со вчерашнего дня, — раздался голос из середины пламени, — сначала накормите меня сердцем и печенью Кобада, тогда возвещу, как надо действовать. Истинно, Маздак — ваш вождь на пути к вечному блаженству в будущей жизни.
— Дайте огню силу! — вскричал Маздак.
Те двое убийц обнажили оружие, бросились к шаху.
— Спасай отца! — сказал старец Ноширвану.
Захватив сабли, телохранители встали между Кобадом и убийцами, не позволив нанести шаху вред.
— Таково веление Йездана, так требует огонь! — командовал Маздак.
Бывшие в храме разделились на две партии, одни кричали, чтобы Кобада, живьш или мёртвым, бросили в огонь, другие стояли за то, чтобы повременить с решением. Разошлись из святилища, когда уже день был на исходе.
«Разве я совершил какой грех, — горевал Кобад, — что вот огонь требует меня в жертву? Уж лучше быть сожжённым на этом свете, чем гореть в будущей жизни».
Вторично уединился старец с Кобадом, рассказал ему о бывших прежде мобедах и падишахах, приводил примеры, доказывала, что Маздак — не пророк, а лютый враг шахскому дому. «Сначала. — говорил старец, — он вознамерился погубить Ноширвана, когда же не смог, то посягнул на твою кровь. Не постарайся я сегодня, так не было бы тебя в живых. О голосах же из плальени и не сомневайся, я знаю средство, как раскрыть эту плутню. Знай, что огонь ни с кем и не говорил». Настолько старец успел убедить шаха, что тот даже устыдился содеянного. «Ты не смотри, — уговаривал он, — что Ноширван малолетен, его все уважают, все прислушиваются к его голосу. С Маздаком же не советуйся, не будь откровенным, если желаешь, чтобы держава осталась в твоём доме». А Ноширвана так поучал мобед: «Постарайся заполучить кого-либо из близких Маздаку, прельсти подарками, пусть он откроет все эти шашни с огнём, — да удалится сомнение из сердца отца твоего».
Ноширван так и сделал: одному из своих он поручил сдружиться и привести к нему близкого Маздаку человека, затем он принял приведённого в уединённом покое, с глазу на глаз, положил перед ним тысячу динаров и сказал:
— С этих пор будь мне другом и братом, а я всё для тебя сделаю, что могу. Скажешь правду — твои тысяча динаров, назначаю тебя своим приближённым, ставлю на высшую должность, не скажешь — голова с плеч долой.
Тот испугался.
— А если расскажу, что требуешь, сдержишь ли обещание?
— Сдержу, сделаю более, чем обещал, только объясни: какую хитрость употребляет Маздак, чтобы заставить говорить огонь?
— Сохранишь ли всё в тайне?
— Сохраню.
— Так вот, возле места, где возжигают священный огонь, есть подземелье, вокруг — высокая стена, в середину же огня оттуда проведена узкая скважина. Когда Маздак хочет, чтобы огонь говорил, он посылает в подземелье своего доверенного; тот говорит, приставляя рот к скважине. а слушающими кажется, что голос идёт от огня.
Возрадовался Ноширван, что узнал правду, отдал обещанную тысячу динаров, а ночью отвёл этого человека к отцу, чтобы тот выслушал весь рассказ в подробностях.
Кобад изумился хитрости и дерзости Маздака, сразу исчезли у него все сомнения, он послал за мобедом, воздал ему хвалы и повёл беседу о случившемся.
— Я докладывал шаху, — сказал мобед, — что сей Маздак — обманщик.
— Теперь-тo всё ясно для меня, но как погубить его? — спросил Кобад.
Мобед посоветовал:
— Не следует подавать вида, что ты обманулся в нём. Созови опять всех, я вступлю с ним в спор, притворюсь побежденным, признаюсь в своём бессилии и поеду в Фарс. А чтобы всё это закончить, поступай так, как рассудит Ноширван.
Несколько дней спустя призвал к себе Кобад благородных и мобедов, приказал им быть заодно с фарсским старцем и назначил шахский приём на завтра.
Вот Кобад воссел на престол, Маздак — на кресло. Говорили сначала мобеды, один за другим, потом старец из Фарса.
— Поразился я, — сказал он Маздаку, — что огонь говорил.
— Нечему поражаться, — ответил Маздак, — разве ты не знаешь, что Моисей, да будет над ним благословение, обратил палку в змеев, а камень в двенадцать водяных источников? Он просил господа, чтобы водяная пучина поглотила фараона и его воинство, и великий бог исполнил его просьбу. А не подчинил ли бог Моисею землю? Когда Моисей приказал: «О земля, поглоти Кару на», — Карун исчез в земных недрах. Иисус, да будет благословенно его имя, возвращал к жизни мёртвых. Эти все чудеса ведь не от человека, а от бога. Вот и меня послал господь, дав мне власть над огнём. Я что скажу, — огонь подтверждает. Подчиняйтесь мне, а не то господний гнев вас накажет и всех погубит.
Тогда поднялся со своего места старец из Фарса:
— Не перечу мужу, глаголящему от бога и огня, над которым дана ему богом власть, признаю себя немощным, не помышляю более о дерзости, ухожу, а вы, как знаете, — сказал и отправился восвояси.

Когда встал с престола Кобад, разошлись мобеды, возликовал Маздак и затворился в храме огня, чтоб предаться там семидневному служению.
Кобад же ночью призвал к себе Ноширвана и спросил:
— Уезжая, мобед вручил меня тебе. Ты и должен взяться за уничтожение этой ереси. Что надо делать?
— Если шах доверяет мне, — ответил Ноширван, — и никому не скажет ни слова, я завершу это дело, сотру с лица земли и Маздака и его приспешников.
— Ни с кем не буду говорить, кроме тебя.
— Итак, фарсский мобед уехал, маздакиты потеряли голову от радости, следовательно, что ни придумаем совершить, будет ладно. Убить Маздака — дело самое лёгкое, но надо предвидеть, что его сторонники — многочисленны; убьём главаря, маздакиты рассеются по всей стране, возбудят смуту среди народа, наступят трудности для нас самих и государства. Надо так устроить, чтобы убить всех сразу, ни один чтоб не остался в живых, никто не спас бы головы от нашего меча.
— Как же ты думаешь это совершить?
— Когда выйдет Маздак из храма и придёт во дворец, пусть шах умножит свои почести, окажет ему ещё большие знак внимания, чем прежде, а потом, уединившись с ним для беседы, скажет: «Смягчился Ноширван с того дня, как фарсский мобед признал себя побеждёнными, намеревается уверовать в тебя, устыдился того, что говорил ранее».
Прошла неделя, Маздак пришёл к Кобаду. Тот оказал ему почести, выразил чрезвычайное смирение и сказал то, что присоветовал Ноширван.
— Много людей смотря на Ноширвана и слушают его, — ответил Маздак, — если он обратится в нашу веру, примет её весь мир. Я предстательствовал перед огнём, чтобы бог помог ему в обращении.
— Ты сделал хорошо, — сказал Кобад, — ведь он — мой наследник, к тому же народ и воины любят его. Если он обратится в нашу веру, ни у кого не останется долее повода для сомнений. В честь этого события я велю выстроить каменную башню с верхом из золота, ярче солнечного света, подобно тому, как почтил такой же постройкой Гиштасп Зердошта!
— Скажи Ноширвану, — заключил Маздак, — что я буду за него молиться. Твёрдо уповаю, что его обращение будет угодно Йездану.
Вечером Кобад передал Ноширвану разговор с Маздаком. Ноширван посмеялся и сказал:
— Через недельку пусть шах снова позовёт Маздака и сообщит ему, Ноширван, мол, вчера видал страшный сон, испугался, ни свет ни заря пришёл ко мне, говорит: «Видел я, отец, во сне: идёт на меня громадное пламя, и всё ищу, где бы укрыться, смотрю — приближается некто с дивным лицом, спрашиваю его: „Что нужно огню от меня?" — „Сердится на тебя огонь за то, что обозвал ты его лжецом”, — „Ты-тo откуда знаешь?“ Отвечает: „Серошу всё известно". Здесь, мол, Ноширван проснулся и хочет идти в храм огня, сжечь в жертву мускус, алоэ и амбру, молиться три дня, чтобы вымолить милость у Йездана».
Ещё сильнее обрадовался Маздак, когда услыхал всё это от Кобада и узнал, что Ноширван на ссииом деле выполнил свой обет.
Прошла ещё неделя, опять говорит Ноширван Кобаду:
— Скажи Маздаку: приходил, мол, ко мне Ноширван, говорит: „Я уверился в истинности этой веры и в том, что Маздак — божий посланец; одного только побаиваюсь, не очень ли много противников у него, не восстали бы они, да и не захватили бы нашей державы. Надо было бы узнать, сколько приверженцев новой веры да кто они. Если их много, сила, значит, с НИМИ, Я сейчас же приму Маздаково учение, а если не так, подожду, пусть возрастёт их число, тогда наделю их оружием, и, уже сильные и крепкие, мы. провозвестив новую веру, обратим в неё народ огнём и мечом». Если, о шах, Маздак ответит тебе, что у него много сторонников, скажи ему: «Сосчитай и выпиши их имена, да не останется ни одного, которого я не знал бы».
Маздак и сделал то, что попросил его Кобад; он сосчитал своих приверженцев, внёс их в список и передал список Кобаду; оказалось, что число маздакитов — двенадцать тысяч, горожан и воинов.
— Вечером я позову Ноширвана и всё передам ему, — сказал Кобад Маздаку, — а чтобы ты знал, когда Ноширван перейдёт в нашу веру, я прикажу, как только это случится, бить в барабаны и играть в рога, так что и в твоём дворце будет слышно.
Вечером по уходе Маздака Кобад призвал Ноширвана и передал ему список, рассказав то, что он обещал.
— Прекрасно! — одобрил Ноширван. — Распорядись, чтобы били в барабаны, а завтра, когда увидишь Маздака, скажи ему, что список положил редел сомнениям Ноширвана и он, мол, окончательно предался нашей вере. Будь в списке пять тысяч человек, Ноширван нашёл бы это число недостаточным, а вот двенадцать тысяч — другое дело, теперь не страшно, если весь мир восстанет против нас, к тому же мы все трое будем действовать заодно».
После первой стражи ночи Маздак услыхал бой барабанов, звуки рогов и воскликнул:
— Ноширван принял нашу веру!
Ещё больше он обрадовался на другой день, когда на шахском приёме Кобад передал ему слова Ноширвана. После приёма Кобад пригласил Маздака в отдельные покои, туда же пришёл и Ноширван, принёс с собою в дар множество золота, драгоценностей и просил извинения за всё, что произошло ранее между ним и Маздаком. Затем приступили к разрешению дел.
— Ты — повелитель мира, — сказал Ноширван отцу, — Маздак — пророк господень, отдайте мне командование над войском. Я устрою так, что не останется в мире ни одного противника нашей веры.
— Быть по сему. — решил Кобад.
— Для того же, чтобы начать действовать, — продолжал Ноширван, — надо разослать Маздаку по городами и округам, принявшим уже веру, своих доверенных. Пусть они известят людей вдали и вблизи от нас, что через три месяца в такую-то неделю и в такой-то день мы приглашаем их собраться в наш дворец, чтобы наделить платьем, доспехами и оружием. А для того чтобы сохранить в тайне наши намерения, пусть в указанный день всем собравшимся будет предложено угощение, они поедят, затем перейдут в другой дворец пить вино — да осушит каждый по семи кубков! — тогда они оденутся группами по пятнадцати-двадцати человек в мои одежды, возьмут лошадей, доспехи, вооружение и будут готовы к выходу. Мы провозгласим новую веру, кто примет её, — да спасётся, кто не примет — будет нами убит.
Кобад и Маздак всё вышесказанное нашли целесообразным и одобрили план Ноширвана.
Маздак разослал послания, извещая своих приверженцев, находящихся вблизи и вдали от столицы, что они должны в такой-то месяц и такой-то день прибыть к шахскому двору, чтобы получить одежду, доспехи, оружие и лошадей, «ибо, — писалось в послании,- дела идут теперь по нашему усмотрению, и падишах — первый, кто выполняет нашу волю.
В указанное время все двенадцать тысяч маздакитов собрались в шахском дворце. Там уже было приготовлено для них такое угощение, о котором они и не помышляли: шах воссел на трон, Маздак на своё кресло, а Ноширван находился среди собравшихся в качестве хозяина. Маздак радовался, глядя, как царевич усаживает и потчует гостей. После еды перешли в другой дворец, здесь гости нашли невиданные яства и пития. Кобад воссел на престол, Маздак на кресло, гостей разместили прежним порядком, музыканты услаждали слух прекрасными мелодиями, кравчие разносили вина. Уже прошло порядочно времени от начала пира, в покоях появились двести невольников и слуг; они встали перед пирующими, держа на руках красивейшие одежды и тончайшие ткани.
— Унесите всё это во дворец, где приготовлено множество одежд, — приказал Ноширван, выждав, чтобы пирующие налюбовались принесённьш, — пусть гости, разделившись группами в двадцать и тридцать человек, пожалуют туда и, одевшись, вновь выйдут и выстроятся, чтобы шах и Маздак, придя на площадь, могли осмотреть всех. Тогда откроются двери и принесут оружие.
Ранее же этого Ноширван послал в деревни своего доверенного, чтобы тот привёл оттуда триста человек с лопатами, надо, мол, почистить дворцы и сады. Когда люди пришли, Ноширван собрал их на площади, крепко запер ворота и приказал:
— Выройте в течение суток на этой площади большой ров, каждый из вас должен вырыть один-два гяза ( Гяз - мера длины, равная шести ладоням; ок. 1 м. (При.иеч. Б. Залодера.)).
А привратникам он дал распоряжение следить за ними, чтобы кто не сбежал. Ночью же, вооружив четыреста человек, тайно расположил их на площади и во дворце, сказав:
— Я буду высылать гостей по двадцати-тридцати человек вместе. Ведите их на ту площадь и, раздевши, каждого закопайте в ров до пупа головою вниз, ногами вверх.
Вот ушли слуги и рабы с одеждами, вслед за ними привели в пиршественную залу двести лошадей, украшенных золотой и серебряной сбруей, принесли доспехи и сабли, чеканные золотом, — опять Ноширван приказал доставить всё в тот дворец. Потом он распределил гостей в группы, двадцать-тридцать человек в каждой, и послал получать дары. Гости выходили, их хватали, вели на площадь и закапывали в ров вверх ногами.
Когда все собравшиеся погибли таким образом, Ноширван подошёл к отцу и Маздаку.
— Всех одарил я роскошным платьем, — сказал он. — Убранные в одежды, они стоят на площади. Встаньте и посмотрите. Никто не видел более великолепных украшений.
Кобад и Маздак встали со своих мест, вышли из дворца, прошли через дворец на площадь, и их глазам представилось следующее зрелище: на площади, от края до края, виднелись поднятые вверх ноги. Ноширван обернулся к Маздаку.
— Войско, — сказал он, — что перед тобой, не могло быть одарено лучшими, чем эти, одеждами. Ты явился, чтобы развеять по ветру наше богатство и жизнь, вырвать власть из наших рук, приказываем и тебя одеть в такие же великолепные одежды.
В середине площади была устроена высокая насыпь, в ней вырыли яму и закопали Маздака ногами вверх.
— Любуйся и смотри на своих поклонников, Маздак, — сказал Ноширван и обратился к отцу: — Итак, ты увидел исполнение совета мудрецов, теперь же я считаю полезным запретить тебе некоторое время выходить к людям из дворца. Да успокоится народ и воинство от всей этой смуты, причина которой находилась в твоей слабости.
Отправив отца, Ноширван освободил мужиков, приходивших рыть ров, и приказал отворить ворота, чтобы горожане, население области и воины могли бы посетить площадь и посмотреть содеянное.
Затем он созвал благородных и, так как отец находился взаперти, законно наследовал шахский престол. Его руки были щедры на дары. Рассказ о нём останется в памяти, пока будут читать и помнить люди, наделённые разумом.
В «Шахнаме» толпа крестьян в неурожайный год умоляет верховного жреца Маздака о помощи: им грозит голодная смерть. Маздак велит толпе подождать, отправляется к Каваду и спрашивает его, какой приговор надлежит вынести человеку, который имел лекарство, но не дал его умирающему от укуса змеи. После ответа шаханшаха, что такой человек должен быть предан казни, Маздак задаёт ещё один аналогичный вопрос-иносказание и, получив такой же ответ, как и в первый раз, возвращается к крестьянам и от имени шаханшаха разрешает безвозмездно брать хлеб из царских закромов. Охваченному негодованием Каваду на его вопрос, кто дозволил разграблять житницы, Маздак отвечает, что сам он, Кавад, и дозволил: ведь царь собственными устами назвал преступником того, кто не помог умирающему. Кавад признал правоту Маздака, посчитал его величайшим мудрецом, принял его веру и стал требовать того же от сына, Хосрова Аноширвана. Но Хосров с помощью старого жреца одерживает победу в диспуте с Маздаком, доказывает ложность его учения, красочно описывает бедствия, которые обрушатся на страну, если, как учит Маздак, супружества не будет и жёны станут общими. Слова Хосрова убеждают шаханшаха. Всех сторонников Маздака закапывают в ров, а самого Маздака вешают вниз головой и расстреливают из луков.
См. также при лож. 7.