Наталья Малахова, Минск. Фото автора.
Документально-художественный рассказ по материалам путевых заметок
Иран, июнь-июль 2004
На бумагу легли первые строки дневника:
Сквозь снеги белых облаков
Взлетаю быстрокрылой птицей.
Я в небе – сонмище богов,
А может, это только снится?
…Нет, это не было сном, – я действительно летела в страну, о которой мечтала много лет. Мифическая Ариана Ваэджа, Древняя Персия, современный Иран – паломничество по зороастрийским местам. Оно было подобно путешествию во времени, с той лишь разницей, что в отличие от всех, стремящихся заглянуть в будущее, я спешила увидеть прошлое. Прошлое, которое все еще живо и силою своей великой мощи до сих пор хранит эту священную землю. Прошлое, которое за столько лет его изучения стало моим настоящим.
Временами разум окутывала волна сомнений, и мимолетный страх щемящим холодком проносился по всему телу – куда, зачем, почему? Прочь, прочь глупые мысли, вам не остановить меня, я знаю ответ на ваши вопросы:
Чтобы подняться к старым горам
И поклониться прежним мирам...
Чтоб прикоснуться к древним камням
И помолиться в храме Огня…
Тревога прошла, смятения повержены. И все же это был путь в неведомое: другая страна, другие люди, обычаи, нравы, законы – совершенно иной мир, который возможно ли принять, и примет ли он тебя? Но у меня не было права на сомнения, как не было возможности повернуть обратно.
Выплеснув на бумагу очередную волну раздумий, я отложила дневник и закрыла глаза. В памяти всплывали картины прошлого: первое знакомство с учением ариев, религией Заратуштры, древнеперсидской астрологией, десятки исписанных конспектов, сотни прочитанных книг, многочисленные исследования, беседы, дискуссии, споры – долгий тернистый путь к знаниям. Все, что формировало мое мировоззрение, все, что способствовало укреплению моего духа и становлению моей души, наполняя смыслом и содержанием последние четырнадцать лет жизни, – все это теперь слилось воедино, в одну большую строгую лестницу, шаг за шагом, ступень за ступенью уходящую вверх, высоко к звездам...
Что там, на вершине пути, мне было неведомо, да и где она, эта вершина? Существует ли она вообще в столь безграничном потоке миров бесконечного пространства и времени? Но в самом ее начале, у самого ее подножия, и это я знала точно, стоит человек, отворивший дверь к истине пред тысячами таких же, как я, – страждущих знаний и неутомимых в своем поиске.
Имя этому человеку – УЧИТЕЛЬ. Стремясь проникнуть в самую суть происходящих со мною событий, и вознося хвалу богам за уготовленную мне судьбу, я всякий раз возвращалась к нему, с благодарностью вспоминая каждую проведенную рядом минуту, каждый глоток информации, полученный из его уст. Спасибо дарующим знания!
Очнувшись от водоворота мыслей, я посмотрела в окно. Тени облаков пятнами ползли по земле, образуя причудливые фигуры, которые при малейшем дуновении ветра меняли свои формы. Взгляд скользнул вверх – и, о чудо, высоко над облаками средь бела дня в окно смотрелось ночное светило! Здравствуй, матушка-Луна, никогда не видела тебя так близко, благослови меня на добрый путь... Перед полнолунием Луна особенно красива, ее соседство с самолетом создавало романтическое настроение, придавая путешествию особую таинственность.
…Вскоре равнина сменилась горами, что означало, полет близится к завершению. И вот тень крыльев скользнула по крышам домов, самолет зашел на посадку и приземлился в аэропорту «Мехрабад». Подходя к выходу, я загадала: «Пусть первое, что увидят мои глаза, станет знаком на все путешествие», – и ступила на трап.
«MAZDA» – большие белые буквы, расплываясь сквозь линзы накатившихся слез, застилали все перед моим взором – так много значило это слово! Для кого-то – лишь марка автомобиля, вычерченная трафаретом на борту подъехавшего за багажом грузовика, для меня – благословение священной земли. Это был добрый знак – это было имя того, молитвы кому возносили все последователи Заратуштры. Понять мое состояние в тот миг смогли бы лишь те, кто долгие годы посвятил постижению тех же истин.
Тегеран встретил теплом. Солнце клонилось за горизонт, унося за собой дневной зной. Горожане заполняли многочисленные сады и парки. Огромные зеленые газоны застилались красивыми персидскими покрывалами, на которых для общения и чаепития располагались большие иранские семьи. Тут же устанавливались газовые горелки для подогрева воды и пищи. Люди проводили время вечернего отдыха не у экранов телевизоров или за столиками ресторанов, как это принято у большинства европейцев, а на земле, у огня, под открытым небом, возможно, даже не подозревая о том, откуда в их генах сохранились столь древние традиции. Это было первое, чем приятно удивил Восток.
Тегеран
Дневной Тегеран совершенно иной. Современный густонаселенный мегаполис с огромным количеством машин, мотоциклов, мопедов и велосипедов являет собой модель беспрерывного броуновского движения, напоминающего игру без правил. Водители автомобилей общаются друг с другом с помощью жестов, пешеходы переходят улицы, буквально бросаясь под колеса, которые останавливаются в миллиметре от их ног, а между машинами и пешеходами ловко маневрируют мотоциклы и велосипеды. Сначала все это кажется похожим на один большой муравейник, в котором так и хочется расставить светофоры и расчертить улицы, но ритм города настолько легко вовлекает в свою суету, что даже не замечаешь, как быстро становишься его неотъемлемой частью. И все же, после нескольких дней осмотра главных достопримечательностей и музеев столицы хотелось как можно скорее покинуть ее пределы и отправиться в путь.
…Дорога на Исфахан пролегала через несколько небольших населенных пунктов, отмеченных в моей маршрутной карте памятниками Сасанидской эпохи. Это были священные места зороастрийцев, Аташ-каде, те самые храмы Огня, где возносились молитвы богам, проводились праздники, проходили беседы. Я должна была их найти.
В моем деле мне помогали двое людей – мужчина и женщина, ставшие моими попутчиками и переводчиками на весь период моего путешествия. Было ли им, не имевшим ни малейшего отношения к теме моей поездки, все это так же интересно и необходимо, как мне? Нет. Было ли мне легко видеть порой никак не скрываемое недовольство и усталость? Нет. Но так распорядилась судьба, мы оказались вместе, скованные определенными обязательствами, и вместе должны были пройти этот путь.
Вынужденная остановка в Куме. Водитель отказался ехать дальше, сославшись на большую усталость после бессонной ночи. И это стало нашим спасением и удачей на весь день. Во-первых, мало приятного мчаться со скоростью 140 км/час в машине, управляемой человеком с закрытыми глазами. А, во-вторых, новый водитель был из тех людей, которых с радостью называют «душой компании». Будучи прекрасным собеседником, Ахмат не давал нам скучать. Он, то и дело, рассказывал забавные истории, читал стихи (в Персии все немножко поэты!) и даже пытался говорить по-русски, записав в блокнот несколько незамысловатых фраз на русском языке персидскими буквами.
Разговорившись с Ахматом, мы открыли ему главную тему нашего путешествия и поинтересовались, знает ли он какие-нибудь места с Аташ-кадэ в окрестностях Кашана. Конечно же, он ничего не знал, но, услышав слово «зороастризм», тут же заметил, что его предки в четвертом поколении, прабабушка и прадедушка, были зороастрийцами. Мы показали Ахмату маршрутную карту, и тот любезно согласился отправиться с нами по близлежащим поселкам в поисках храмов Огня вплоть до самого Исфахана. Душа моя пела от радости – вот она, незримая помощь эгрегора, вот почему из десятка стоящих на терминале водителей к нам притянулся именно этот человек!
Исследование Кашана оказалось безрезультатным – сколько мы не интересовались, никто ничего не знал, не слышал, не видел, – и мы отправились дальше, в Абиянех, маленький старинный городок.
Дорога лежала через горы, которые своим величием всегда поражали мое воображение, и я попросила Ахмата остановить машину, чтобы сделать несколько снимков.
Дорога через горы
Это были горы, испепеленные жгучим небесным светилом и разрушенные безжалостным временем, неминуемо превращающим камень в песок. Взобраться на них оказалось не таким уж простым делом, ибо как только ноги касались камней, те тут же рассыпались. Это были старые горы, подобные древним археологическим находкам: будучи неприкосновенными, они тысячелетиями сохраняют свою форму, но мгновенно разваливаются при малейшем прикосновении рук.
И все же могущество гор завораживало. Мы поднялись на один из холмов и оглянулись назад. Уходя далеко за горизонт, длинная узкая лента дороги стальной змеей обвивала золотые песчаные барханы, волнами спадающие с небес на землю. Пережатые петляющей серебристой полоской, они напоминали песочные часы, коих было не счесть. Увиденное казалось мне змеей времени, питающейся силой и мудростью разрушающихся исполинов – день за днем, год за годом, по песчинке, по камушку – миллионы лет.
Но не так-то легко предаваться философским размышлениям, да и просто любоваться природой, стоя на груде раскаленного песка под полуденным Солнцем июля, да еще в закрытом черном одеянии1 , и потому, быстро сделав несколько снимков, мы тут же спустились вниз.
Единственным желанием всех была вода, чистая и прохладная, текущая где-нибудь в тени деревьев. Словно прочитав наши мысли, Ахмат предложил свернуть к роднику. Мы согласились.
Желание сбылось. Райское место с чистой и прохладной водой, текущей в тени деревьев, было самым настоящим оазисом среди раскаленных песчаных гор Абиянеха – крошечный уголок жизни среди огромного безжизненного пространства. Но это было лишь началом сказки, ее продолжением стали рассеявшиеся у родника кустистые деревья шелковицы, усыпанные большими спелыми ягодами.
Как только я отсняла очередной фоторепортаж, Ахмат преподнес мне целые горсти природного лакомства. Сладкая черная шелковица буквально таяла во рту, и от ее насыщенного краской сока мы были похожи на перепачканных чернилами детей, смешных и счастливых. Однако даже райское наслаждение не может длиться вечно…
Абиянех. Аташ кадэ.
Нас ждал Абиянех – живой архитектурный памятник Ирана. Он действительно оказался таким, как пишут о нем в книгах: маленькие глиняные домики, стоящие вдоль узких улочек, каменные ступеньки и крылечки, ведущие куда-то вверх, резные ворота с замысловатыми ручками, и как везде, добрые, приветливые люди, с нескрываемым любопытством разглядывающие прибывших на их землю «пришельцев». Разумеется, мы тоже питали к ним неподдельный интерес, рассматривая абсолютно все – от национальной одежды до небольших торговых лавочек, заполненных самым причудливым товаром. Хозяйка одной из них охотно согласилась сфотографироваться, и я сделала несколько снимков. Что же касается Аташ-кадэ, то он находился в самом центре города, едва напоминая о своем предназначении. Вплотную окруженный различными городскими постройками, он даже не выделялся на их фоне. Единственное, что было отрадно, так это знание местных жителей о его существовании, которые уверенно указывали его местонахождение.
Абиянех. Частная лавка.
Попрощавшись с Абиянехом, мы вернулись в Кашан и далее отправились в Ниясар, где, по словам кашанцев, точно имеется храм Огня. На карте этот город никак отмечен не был, и мы ехали в полную безызвестность. Впрочем, этим отличалось все мое путешествие, которое скорее было похоже на сказку «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Я искала нечто, что находится где-то. Большинство местных жителей, к которым мы обращались с вопросами об Аташ-кадэ, взирали на нас с полным недоумением, не понимая, о чем вообще идет речь. Но, к счастью, среди них были и те, кто абсолютно точно знал, что именно нам необходимо, и четко указывал путь. Я приношу им самые теплые слова благодарности!
Ниясар полностью оправдал мои ожидания, там действительно был храм Огня, да еще какой! Я заметила его сразу, как только мы свернули с главной дороги. Высокий, каменный, с возвышающимся куполом, он стоял на горе, словно воин, закованный в броню. Его четыре арки четырьмя глазами смотрели на четыре стороны света.
«Вот он!» – сказала я и от нахлынувшего волнения не смогла больше промолвить ни слова. Подъехав ближе, мы вышли из машины и медленно направились вверх. Переполнявшие чувства требовали эмоционального выхода, но у меня не было такой возможности, – мои попутчики пристально следившие за каждым моим шагом, то и дело, поглядывали на меня со стороны.
Есть такие мгновения и такие состояния, когда общение с миром происходит не с помощью слов, а на уровне мысли, когда говорит не язык, а сердце, когда объясняются не тела, а души. И неважно, чья это душа – человека, животного, растения, дух реки или целого моря, а быть может, гор, огня или ветра, – главное, чтобы ты их чувствовал, а они тебя понимали. Вот такими же душами наделены древние храмы – священные места, где единоверцы возносили молитвы богам. И если это и твоя вера, ты обязательно услышишь ее зов, почувствуешь душу храма, пробуждая его и пробуждаясь сам.
Подойдя к Аташ-кадэ, я прикоснулась к его стенам. Камни такие теплые, сотни лет хранят они силу горевшего в них огня. Возможно, этот огонь горит до сих пор... Четыре арки – четыре невидимых стража, охраняющие ворота времени, распахнутые на четыре стороны света… Магическое место, полное чудодейственной силы!
«Здравствуй, Ариана Ваэджа, низкий поклон тебе с далеких северных земель от всех последователей арийского учения», – мысленно произнесла я и вошла в одну из арок храма.
Ниясар. Аташ-кадэ.
В самом центре Аташ-кадэ, прямо под его куполом, на земляном полу находился вымощенный камнями круг – священное место для огня: «Но ведь у нас то же самое! Учитель говорил нам о том же: огонь не должен жечь землю, и зороастрийцы всегда разжигали свои костры вот в таких каменных чашах». Глядя на каменный круг, я думала о проводимых у нас зороастрийских праздниках и вспоминала о том, как мы собирали камни, аккуратно выкладывая ими такие же чаши для огня. У меня никогда не было сомнений в правильности передаваемых нам знаний, но сейчас эти знания я видела наяву – они есть, им тысячи лет, и хвала тем, кто их сберег и передал дальше!
После осмотра храма я рассказала своим спутникам о том, что это за место, и для чего оно служило когда-то. Да, именно когда-то, потому что сейчас, как гласит установленная у подножия горы табличка, это всего лишь памятник Сасанидской эпохи, построенный Ардаширом Бабаканом две тысячи лет тому назад. К сожалению, «памятник» находится в весьма плачевном состоянии: стены расписаны и разрисованы, кругом мусор, очень много мусора. Люди не понимают, что они творят... Как можно осквернять то, на чем держится сила твоей земли?! Как хотелось бы приехать сюда с группой единоверцев и привести все в порядок!
«Если бы у нас был храм Огня…», – снова тысячи мыслей заполонили голову.
Я попросила ребят дать мне возможность немного побыть одной, и они отправились вниз, медленно спускаясь с горы.
Стараясь запомнить все детали храма, я вглядывалась в каждый его камень. И только сейчас, обратив свой взор к куполу, заметила, что все это время за мной следила добрая сотня глаз. Птицы, они сидели во всех стенных проемах, образовавшихся в местах выпавших камней, – так вот кто является хранителем этого священного места!
«Ятха Аху Ваирье…» – первые слова священной молитвы прозвучали под оглушительное хлопанье крыльев и пение птиц. Маленькие небесные вестники, оставив свои квартиры-кирпичики, взмыли высоко вверх, кружась над куполом Аташ-кадэ. Это и было то самое пробуждение – пробуждение храма и пробуждение себя…
Вознеся молитвы богам и поблагодарив всех, кто помогал мне в этом путешествии, я попрощалась с храмом и спустилась вниз.
Следующим предметом моего восхищения стал родник – живой источник воды, бьющий прямо из-под горы, на которой стоит Аташ-кадэ. Все верно, перед зороастрийским храмом Огня обязательно должен быть источник с чистой ключевой водой – об этом нам тоже говорил Учитель. Но одно дело слышать и представлять в воображении, совсем другое – видеть воочию. Здесь все было реально, а не символично. Более того, перед храмом стоял не искусственный водоем-бассейн, сооруженный рукой человека, а бил настоящий природный родник. И это было доказательством того, что для возведения своих храмов зороастрийцы действительно искали особые места, совмещающие в себе силу всех благих творений.
Огонь и Вода! Вот он, Агни, выходящий из Воды, согласно индоарийской мифологии! По такому же принципу были построены и древнейшие металлургические печи на Аркаиме, где колодцы с водой служили в качестве поддува для огненных печей, – последнем месте древнеарийского поселения на юге Урала, датируемого вторым тысячелетием до нашей эры. Вот они, живые свидетели истории – храмы Огня, свидетели времени, уходящего в далекое прошлое индоевропейской общности, прошлое древних ариев!
Испив родниковой воды и взяв на память несколько камушков у бьющего ключа, мы уж было собрались уходить. Но взгляд еще раз остановился на укрепленном рядом с горой щите, заставив перечитать его текст заново, – и не напрасно! Отдельная запись внизу гласила о том, что рядом с Аташ-кадэ будет возведена Астрономическая обсерватория. Что ж, лучшего места и быть не может, ведь и древние арии, и унаследовавшие их традиции последователи зороастрийской веры были не только «огнепоклонниками», но и «почитателями звезд» – астрономами и астрологами!
…Едем далее. Делиджан – маленький провинциальный городок в центре Ирана. Приветливые местные жители самым подробным образом рассказали, где находится храм Огня, назвав его почему-то не Аташ-кадэ, а Аташ-кух, что в переводе с персидского означает «Огненная гора», и на всякий случай предупредив нас о том, что там давно уже все разрушено. Конечно, разрушено, – разве могут две тысячи лет пройти бесследно?! И все же кое-что сохранилось…
Делиджан. Аташ-кадэ.
Этот Аташ-кадэ был гораздо значительнее и монументальнее того, который мы видели в Ниясаре. Его строение, стоящее у подножия горы, представляло собой четырехарочную конструкцию «чахартак», или «чертог», стоящий в окружении высокой величественной колоннады. Со стороны дороги строение было опоясано глубоким земляным рвом, который обоими концами дуги упирался в стоящую позади храма высокую гору, – значит, подходы к храму были защищены.
Структура рва, его глубина и ширина были такими же, как на Аркаиме. Именно такие рвы окружали аркаимские протогорода, выполняя защитную оборонительную функцию, как в земном, так и в космомифологическом смысле. У подножия «Огненной горы» холодным ключом бил источник живой воды. Не склониться над ним было невозможно, тем более в летний зной:
Здравствуй, родник, позволь мне напиться,
Чистой водою твоею умыться…
Я осмотрела окрестности и направилась к храму. Его высокие, крепкие стены и колонны, выстроенные из светлого камня, под палящими лучами Солнца казались золотистого цвета. Я вошла в храм и сразу же подняла один из его песчаных кирпичиков, разбросанных на земляном полу. Чьи руки касались его, чей голос он слышал? Возможно, когда-нибудь он сам поведает нам свои тайны. Камень стал моим самым дорогим сувениром, навсегда покинув пределы этой страны.
Обойдя стены храма, я оставила присевших отдохнуть ребят и решила пройти чуть выше, чтобы сделать несколько панорамных снимков. Вдруг, ноги словно понесло. Не оглядываясь назад, я устремилась вверх. Не было ни страха, ни усталости – лишь непреодолимое желание подняться на самую вершину горы. И это стоило того: горы, поля, дороги, поселок – все, как на ладони, весь мир лежит у твоих ног! И за этот мир хочется помолиться…
Возвышенные ландшафты рождают возвышенные чувства. Если именно красота должна спасти мир, то этой красотой станет красота мира. Тот, кто хотя бы раз проникся величием божественного замысла, воплощенного в красках земли, никогда не подымет руку на его творения. Как можно так безропотно уничтожать то, что создано самим Господом Богом, столь безрассудно крушить, жечь, ломать царственные ваяния Природы?! Как защитить мир от безумства вандалов?! Даже не верится, что в эти же самые минуты буквально в нескольких сотнях километров на запад идет война – гибнут люди, взрываются города, рушатся храмы, горит и стонет под ногами земля…
Не дай Бог, тебе, величественная Ариана Ваэджа, постичь участь Месопотамии XXI века! Да хранит тебя Ахура-Мазда! Да воскреснут в твоих людях сила и разум древних ариев, наследие которых ты пронесла сквозь века! Да защитит тебя дух твоих великих Фравашей!
Делиджан. Аташ-кадэ.
«Ятха Аху Ваирье…» – хотелось читать громогласно и многократно, утверждая каждое слово, чтобы оно непременно достигало Небес!
В такие мгновения всегда происходят чудеса, нужно только уметь их замечать. Ниспосланным мне чудом стал… Орел. Впервые в жизни я видела такую большую птицу, да еще так близко. Расправив два огромных крыла, Орел не просто парил, а буквально ходил по кругу, строго выдерживая определенное расстояние, не приближаясь и не удаляясь. Зачарованная его появлением, я буквально застыла, не в силах отвести взгляд, – мне хотелось увидеть его глаза. Он наблюдал за мной, я следила за ним, все сильнее и громче читая «Ахунвар».
Неожиданно налетевший ветер заставил чуть наклониться вперед и отвести руки в стороны, чтобы не упасть, сохраняя равновесие. Странное чувство охватило меня в этот миг – я как будто увидела себя со стороны: в развевающемся манто с распростертыми к небу руками я сама была похожа на птицу…
Орел исчез так же неожиданно, как и появился.
Я стояла одна на вершине горы, совершенно потеряв счет времени. От пережитого волнения по щекам катились слезы. Уходить не хотелось – будь моя воля, я бы осталась на этой горе навсегда. Однако нужно было возвращаться обратно, чтобы ехать дальше. Да и неумолимая жажда все сильнее и сильнее влекла к роднику.
Я шла вниз. В памяти все еще парил Орел. Знал бы он, какой колоссальный смысл имела для меня эта встреча, – это действительно было чудо, и я это понимала!
Рой мыслей кружил голову, возвращая к видению и рождая новые строки:
Кто мне поверит, кто, что здесь не говори?
То ветер трепал манто и развевал русари…
По всему было видно, меня устали ждать, но еще больше устали от изнуряющей жары. Обстановку сгладил Ахмат, добрый, заботливый человек, протянувший мне чашку с холодной, родниковой водой. Боже, какое это блаженство, когда пересохшие губы касаются прохладной влаги, – в такие минуты нет ничего важнее на свете этих драгоценных, дарующих жизнь капель!
Но окончательно возвратиться к «земному» подвигло проходившее мимо самое, что ни есть, земное существо – это был Ослик, исключительно белого цвета, чистый и ухоженный, с огромными глазами и растопыренными ушами. На его спине сидел седовласый старик-крестьянин с ведром и лопатой в руках.
Поравнявшись с нами, он остановил Осла и традиционно произнес:
– Салом алейкум!
– Алейкум вассалом! – ответил Ахмат, объясняя старику, кто мы и откуда. Тот приветливо улыбнулся.
Мы попрощались, и управляемое своим хозяином животное резво засеменило по узкой проселочной дорожке.
Мои попутчики, устав от свалившихся на их голову испытаний, уснули. Я же рассматривала мелькающие в окне автомобиля ландшафты и думала о произошедших со мною событиях, еще и еще раз прокручивая их в памяти. Рука невольно потянулась к дневнику: «Как странно устроен мир: кто-то по несколько раз в день ходит вдоль «Огненной горы», не обращая на нее никакого внимания, а кто-то приходит к ней один раз в жизни, проделав тысячи километров пути…»
Исфахан. Аташ-кух - "Огненная гора"
Но почему гора? Почему жители этих мест называют развалины древнего храма не Аташ-кадэ, а Аташ-кух? Ответ пришел в Исфахане.
«Огненная гора» Исфахана находится на окраине города, буквально возвышаясь над ним. Гора очень высокая, с крутыми склонами и резкими откосами. Достаточно лишь приблизиться к этому священному месту, чтобы понять, почему люди называют его «Аташ-кух».
Храм Огня стоит на самой ее вершине, являя собой выполненное из того же горного камня круглое восьмиарочное строение, поэтому и гора, и возвышающийся на ней храм выглядят как единая, монолитная конструкция. Если в таком Аташ-кадэ зажечь огонь, он будет являть собой огонь, выходящий непосредственно из самой горы, подобно огню вулканическому, действительно напоминая «Огненную гору».
Исфахан. Аташ-кух. Вид на город и голубя.
Хранителем исфаханского храма был большой белый голубь, торжественно восседавший на одной из его арок. Мы провели в храме не менее полутора часов, голубь так и не сдвинулся с места. Освещенный лучами полуденного солнца, он более походил на выставочный экспонат, нежели на живое свободное существо. И только пугающие крики неожиданно взобравшихся на гору мальчишек заставили его подняться в небо и перелететь на стоящую по соседству скалу, где он снова застыл в полной неподвижности.
Вскоре все ушли. Оставшись одна, я провела уже привычный для себя молитвенный ритуал и спустилась вниз. Ребята ожидали меня у горы, читая информацию об Аташ-кадэ. Как только я подошла к ним, они обратили мое внимание на запись следующего содержания: «Если кто-либо будет заниматься здесь религиозными делами, его действия будут считаться преступлением, потому что Иран – исламская республика». Я улыбнулась: «Не думаю, что благочестивые молитвы могут считаться преступлением, где бы они ни были произнесены».
И все же запись наводила на размышления. Да, современный Иран – исламское государство, но зороастризм тоже его неотъемлемая часть, причем как прошлого, так и настоящего. Религия зороастризма, принесенная на эту землю четыре тысячи лет назад пророком Заратуштрой, жива до сих пор, и людей, несущих живой огонь зороастрийской веры, здесь немало. Так почему эти люди не имеют права проводить свои религиозные обряды в своем же храме? Только ли потому что этот храм объявлен историческим памятником? Если так, тогда почему древнейшие мечети, которые к этому времени тоже стали историческими памятниками, не превращены в музеи, и любой мусульманин имеет право свободно совершить в них намаз?
Другой не менее парадоксальный, если не сказать сатирический, фактор связан с платой за вход на территорию Аташ-кадэ. Нет, дело не в том, сколько стоит билет, а в том, что он вообще существует, и таким образом одна религия «зарабатывает» на другой, считая своей собственностью то, что ей не принадлежит. Слово «зарабатывает» взято в кавычки, потому что Иран – богатейшая страна, и деньги тех немногих посетителей, которые приходят сюда, не представляют для нее никакого интереса. Заметим, что еще несколько лет назад посещение храма было бесплатным, а священная гора не стояла за высоким каменным забором.
Невольно возникает вопрос: а что же сами зороастрийцы не беспокоятся о своих святынях? Предположений – множество, ответа – нет…
По дороге в Исфахан мы остановились у одной из мечетей, Менари Джубои, чтобы посмотреть на некое необычное явление, называемое «качающимися минаретами». Все думали-гадали, как такое может быть, чтобы высокие, выстроенные из кирпича столбы раскачивались в строго назначенное время. Каковы же были смех и разочарование всех смотрящих, когда в точно указанный час на башню-минарет поднялся человек, и упершись руками в стену, стал действительно ее раскачивать, ритмично выполняя движения совсем иного характера. Толпа смотрящих, не сдерживаясь от смеха, щелкала фотоаппаратами. Возможно, во всем увиденном и был некий глубокий смысл – второй минарет, войдя в резонанс с первым, тоже немного покачивался – но, думаю, всем он остался неведом.
Находясь под впечатлением всех этих парадоксов, я не заметила, как открыла крышку фотоаппарата, забыв перемотать пленку…
Все пропало?! Все должно пропасть – Ниясар, Делиджан, Исфахан – все Аташ-кадэ! Придется возвращаться обратно, что в условиях моего путешествия было совершенно немыслимым.
"Огненная гора". Спасенный кадр.
Вернувшись в Исфахан, мы первым делом направились в экспресс-фото. Как человек, знакомый с законами физики, я понимала, что пленка должна засветиться. Но как ребенок, с детства верящий в чудеса и неоднократно наблюдавший их в жизни, я надеялась на чудо. Минуты проявки казались вечностью.
И чудо произошло... С пленки исчезли только последние кадры с мечетью и минаретами, все Аташ-кадэ остались неповрежденными – надо же, даже на таком уровне проигралось противостояние эгрегоров! Спасибо сотворившему чудо!
Что же касается находившихся прямо перед минаретами снимков исфаханского Аташ-кух, то они оказались чуть подсвеченными и при печати вышли с замысловатым желто-оранжево-малиновым отливом, словно еще раз подтверждая тайны «Огненной горы». И говорили сами за себя:
Хранит тысячелетий дух,
Величием былым маня,
Таинственная Аташ-кух –
Гора Священного Огня…
Следующий день мы провели в Исфахане, чтобы посмотреть ту самую «половину мира», о которой так много говорится в книгах. Действительно, прекрасный город, впечатляющий своим колоритом и масштабом строений. В его центральной части – широкая прямоугольная площадь, со всех сторон увенчанная историческими монументами. Здесь расположены дворец Али Капоо, мечети Имама и шейха Лотфоллаха, а также огромный восточный базар.
Вокруг площади неустанно курсируют лошадиные упряжки, катающие в расписных колясках детей и туристов. Говорят, этой традиции почти три сотни лет, и восходит она к началу XVII века, ко времени правления шаха Аббаса, когда и были сооружены все вышеперечисленные постройки, а площадь использовалась как поле для скачек и развлечения местных жителей. Здесь же, по всему периметру площади, расположены большие зеленые газоны – наиболее популярное место отдыха и общения горожан.
Исфахан. Площадь Иммама
Что же касается возвышающихся над площадью монументальных строений, то они являют собой лучшие примеры персидской архитектуры и стоят того, чтобы быть увиденными. Мечеть Имама впечатляет великолепием своих изразцов и возвышающимися над ней 48-метровыми минаретами. Мечеть шейха Лотфоллаха славится уникальной росписью огромного темно-желтого купола. Дворец Али Капоо, представляющий собой шестиярусное строение с множеством комнат, украшенных высококачественной художественной инкрустацией, известен тем, что когда-то служил для приема различного рода посланников из других стран. Ну, а знаменитый восточный базар я бы назвала живым музеем народного творчества и ремесел Ирана.
Исфахан. Дворец Али Капоо и восточный базар.
Исфаханский базар – это нечто: во-первых, он огромный, во-вторых, здесь есть все, в-третьих, это все производится там же. Несчетное количество лавок, заполненных самым разнообразным товаром, в большинстве своем ручной работы! Просто диву даешься, насколько талантлив этот народ, как много людей пишет, рисует, чеканит, мастерит, ткет и вышивает прямо у тебя на глазах! И всюду, куда бы ни упал взгляд, восточное радушие и гостеприимство.
дворец «Чегель Сотун»
Из других достопримечательностей города более всех запомнился дворец «Чегель Сотун» («Сорок столбов»), стоящий среди огромного сада и смотрящийся в тихие воды большого пруда. Террасу дворца украшают двадцать колонн-атлантов, удерживающих на себе массивный резной потолок. Но почему «Сорок столбов», если их всего двадцать? Ах, да, вторые двадцать – в зеркале пруда. Удивительный народ персы – потрясающее воображение! Внутри дворец расписан старинной персидской миниатюрой, выполненной прямо на его стенах. Основная тема – любовная лирика, встречаются сюжеты и историко-мифологического характера из жизни и правления древних царей, в основном по книге «Шахнаме» Фирдоуси.
Роспись во дворце «Чегель Сотун»
Поздно вечером отправились прогуляться к реке Заяндех Руд, самой большой из рек в центральной части Ирана, чтобы посмотреть на знаменитый мост «Сио-се поль» («Тридцать три моста»), построенный в 1632 году. Мост действительно необычен и особенно красив в ночное время суток, когда освещен множеством желтых огней. Вдоль обеих его сторон, длина каждой из которых составляет 300 метров, тянутся узкие коридоры, увенчанные тридцатью тремя арками, выходящими непосредственно к самой реке. Здесь можно уединиться, подумать, помечтать, да и просто посидеть, глядя на убегающую по реке воду и незаметно наблюдая за ночной жизнью города.
мост «Сио-се поль»
Найдя свободную арку, мы тут же расположились под ее сводом, усевшись прямо на каменном полу, нагретом за день под жарким южным солнцем. На ужин – молоко и «ширини», маленькие сахарные булочки, только что приготовленные из мягкого слоеного теста с самой разнообразной фруктово-кремовой начинкой, они буквально тают во рту, очень вкусные, как, впрочем, все восточные сладости.
Наше уединение нарушили пробегавшие мимо дети, которые никак не ожидали увидеть здесь иностранку, тем более европейку, – на мосту, под арками, да еще в столь поздний час!
Нужно сказать, что мои попутчики в своем генетическом прошлом имели афгано-таджикские корни и вполне походили за местных жителей. Я же на их фоне заметно выделялась, привлекая внимание белым цветом волос и кожи. От пристальных взглядов не спасали даже манто и русари. Наоборот, на фоне длинного черного плаща и платка, который почему-то все время сползал на макушку, мои волосы, выгоревшие под южным Солнцем, были еще белее, а лицо, покрывшись густым розовым румянцем, напоминало расписную русскую матрешку.
По ряду причин туризм в Иране не очень-то развит, путешествующих немного, и потому европейцы вызывают немалый интерес местных жителей, особенно детей. За моей спиной нередко проносилось: «Хареджи, хареджи, зан-е сэфид». Что означало: «Иностранка, иностранка, женщина белая». Я быстро привыкла к этим словам и отвечала на них приветливой улыбкой, с пониманием относясь к столь необычному вниманию со стороны.
Поэтому, увидев завернувших под арку детей, ошеломленных моим присутствием, я ничуть не смутилась, а мои попутчики в очередной раз получили возможность в шутку назвать меня «музейным экспонатом».
Приветствуя детей:
– Салом! – мы рассмеялись.
– Салом! – ответили те и тут же бросились прочь.
Но через пару минут вернулись… приведя за собой других, которым тоже было интересно посмотреть на обнаруженное ими «существо» под названием «хареджи сэфид». Весело было всем – и им, и нам. Вскоре под арку стали заглядывать женщины, озабоченные любопытством своих детей, и тоже не скрывали удивления, радушно улыбаясь. Все это было смешно, забавно, но вполне объяснимо. Ощущения примерно такие же, как у негра, сидящего где-нибудь на завалинке в заснеженной русской деревне.
Что же касается иранских мужчин, то, разумеется, их вниманием здесь просто невозможно быть обделенной: чего только стоит открытый восточный взгляд – горящий пламень глаз! Но вели себя они всегда очень сдержанно и корректно, а в некоторых случаях даже весьма благородно, и на протяжении всего путешествия по стране я ни разу не столкнулась с каким-либо недостойным проявлением в мой адрес.
Отдохнув и подкрепившись, мы покинули арку, прошлись по мосту и спустились к реке, утонув в темноте ночного города…
Утро нового дня было ясным и солнечным, не предвещавшим ничего худого. Мы еще раз прогулялись по главной площади и улицам города, посидели в чай-хане, наполненной ароматом трав и запахом кальяна, посетили исфаханский базар, накупив там множество сувениров-подарков, и вернувшись в гостиницу, стали собираться в путь.
Следующим пунктом нашего назначения был город Йезд, дорога в который лежала через пустыню Дашт-е Кавир. Я никогда не была в пустыне, и мне не терпелось посмотреть, что же это такое. Моя любознательность была удовлетворена сполна!
Перед отъездом творилось что-то странное – мы никак не могли выехать из Исфахана. Изначально отъезд планировался на 16 часов. Но в силу изменившихся обстоятельств он был перенесен на 14:30. В указанное время мы спустились в фойе гостиницы и устроились в мягкие кресла в ожидании автотакси. Машины долго не было, и мы решили перекусить, предупредив администратора о том, что будем находиться в кафе. Но как только был сделан заказ, тут же явился водитель, извиняясь за задержку. Мы отпустили его и перенесли отъезд на 15 часов. Пообещав прибыть в точно указанное время, водитель уехал по своим делам и вернулся только в 15:40, снова извиняясь и объясняя свою задержку самыми невероятными обстоятельствами. В результате мы выехали из гостиницы около 16 часов – в полном соответствии с первоначальными планами. Как показали дальнейшие события, это не мы не могли вписаться в ритмы времени, а время, рассчитав все вплоть до секунд, играло с нами в свою игру, чтобы мы стали свидетелями уготовленных для нас событий, но… не их жертвами. Судьбу не обманешь!
На выезде из города машина резко притормозила, чтобы свернуть на заправку, и я обратила внимание на сидевшую у дороги большую серую собаку с травмированной передней лапой, которую та держала навесу, словно махая нам вслед. Казалось, столь необычным образом собака провожала в путь все уезжающие машины. У меня ее вид вызывал волнение, переходящее в чувство тревоги.
Вскоре нас обошла «MAZDA», словно увлекая: «Следуй за мной!», – и это был добрый знак! Маленький грузовичок, еще в аэропорту ставший моим талисманом, возникал предо мной всякий раз, как только я приходила в смятение. Жизнь уже давно научила меня доверять приметам, принимая их, как указания на пути, подобно дорожным знакам.
Наконец-то, мы вышли на трассу. Впереди – триста километров пустыни. Иранские дороги заслуживают уважения – асфальт, словно гладкий стальной лист, – ни камушка, ни выбоины, ни царапины. Встречные полосы разделены широкой пустой зоной. Не опасаясь лобового столкновения, машина, будучи совсем новой, как заметил водитель, шла ровно, мягко, спокойно, без малейшего содрогания и рокота. Ее серебристый цвет полностью гармонировал с цветом шоссе, над которым она буквально парила. Казалось, еще немного, и мы взлетим. Я взглянула на спидометр – 140 км/час, что ж, обычная «иранская скорость», здесь это просто «стандарт», примерно, как у нас шестьдесят. Включенный кондиционер приятно охлаждал воздух, тихо звучала персидская музыка, обстановка располагала к отдыху.
Но… «что это?!» – только и вскрикнув, я вжалась в сидение. Дальнейшее было похоже на ад... Если он есть, то я его видела…
Заслоняя все вокруг, и вширь и ввысь, от неба до земли, на нашем пути стояла сплошная, черная полоса. Огромный столб песка и пыли, пересекая трассу, несся с одной ее стороны на другую. И мы на всей своей скорости въехали в эту беспросветную, черную трубу. В стекла ударил песок... Ничего не было видно… Ничего…
Водитель сбросил скорость, но не остановился, машина продолжала двигаться и достаточно быстро, в надежде как можно скорее вырваться из этого жуткого, темного коридора. Мы ехали в никуда… словно попали в другое измерение… будто видели кошмарный сон, не имея ни малейшей возможности проснуться… Вот теперь стало страшно… Время остановилось…
Мгновенно сработала мысль: «Меня не пускают в Йезд. Но, почему?!» И тут же другая: «Да нет же, это просто «последний» лунар!» В памяти вспыхнул собственный астропрогноз, и я получила ответ!
В ту же секунду мощнейшим ударом справа от столкновения с другой машиной, которой не было видно, нас подбросило вверх и швырнуло к левому краю трассы. Как только машина коснулась земли, водитель тут же дернул руль вправо, раздался скрежет колес, и машина чудом вырулила на дорогу, едва не свалившись в кювет, точнее, чуть не зарывшись носом в песок, ведь мы были в пустыне!
По-прежнему ничего не было видно. Ехали медленно. По стеклам автомобиля сплошным потоком стекал песок…
Но вот, стена песка постепенно стала сменяться завесой пыли, в которой можно было разглядеть хоть что-то. Мы тут же прильнули к окнам.
И этим первым «что-то» стала авария – порядка десяти машин, сдавленных друг другом, стояли длинной, беспорядочной вереницей, ожидая окончания «пустынного беспредела». Им не повезло – волею рока неожиданно налетевшая песчаная буря застала их на том участке трассы, где широкие встречные полосы сходились в одну довольно узкую магистраль, разделяясь пополам лишь тонкой белой линией. Мы попали в бурю, не доехав до этого места примерно с полкилометра.
Наконец-то, выехали на свет! То – божий свет…
Водитель остановил машину и начал молиться. Он молился своему Богу, благодарил Аллаха за то, что мы остались живы, и все обошлось. Затем открыл окно и закурил. Все сидели в полном молчании, осознавая пережитое. Выкурив сигарету, он вышел из машины и осмотрел ее. Удар пришелся по переднему правому крылу (вот вам и большая серая собака с травмированной передней лапой!), и в этом месте была большая глубокая вмятина, крыло почти отвалилось, фары разбиты, зеркало болталось на повисших проводах. Достав из багажника веревку и проволоку, мужчины принялись прикреплять крыло.
Я тоже вышла из машины. В лицо сразу же ударил сухой, горячий ветер пустыни, в глаза слепило ее белое Солнце. Повсюду вокруг, вплоть до линии горизонта – желтый песок. Здесь даже пахнет песком. Теперь понятно, почему люди, следуя по пустыне, закрывают лицо платком, – дело не только в палящем Солнце, но и в воздухе, насквозь пропитанном песчаной пылью.
– На этой трассе действительно бывают песчаные бури, но не настолько сильные, и происходят они ближе к Йезду, который расположен в центре пустыни, – рассказывал водитель. – Но чтобы песчаная буря случилась рядом с Исфаханом, такое в моей жизни впервые за восемнадцать лет работы. В этом месте никогда не было песчаных бурь.
Дорога в пустыне оказалась роковой. Теперь я понимала, почему нас так «тасовало» время: мы должны были попасть в эту бурю.
По трассе одна за другой следовали большие груженые фуры. Идя на огромной скорости, эти длинные, многотонные коробки были похожи на пролетающие мимо ракеты, а исходящие от их движения порывы ветра буквально сносили с ног. Пока мужчины возились с машиной, я провожала взглядом все проходящие мимо авто: «Где ты мой, добрый знак?...». И он появился, сверкая своими благословенными буквами.
…Люблю перемещаться в пространстве, созерцая окружающий мир, многогранный и неповторимый в своем проявлении. Главная достопримечательность пустыни – песок и мелкие колючки. Нередко у трассы лежат целые груды песка – это последствия песчаных бурь. Случается, они переметают дороги настолько, что те приходится расчищать с помощью техники, просто сдвигая песок на обочину. Кое-где вдали виднеются горы, я бы даже сказала, стоят разноцветные горы. Это Солнце играет с облаками, бросая на землю свои причудливые тени. В зависимости от плотности облаков тени непрерывно варьируют цветом, меняя свои оттенки от самых светлых до самых темных тонов.
Но самое удивительное зрелище этих мест – забавные, причудливые деревушки, напоминающие собой сказочные города, которые обычно из песка и воды строят дети. Небольшие круглые домики, увенчанные крышами-куполочками, очень похожи на юрты, только выстроены из глины. Окрашенные Солнцем в бронзовый цвет, они полностью сливаются с песком, на котором, собственно, и стоят. И все вокруг такое маленькое, крошечное, игрушечное – впечатление, будто попал на тысячи лет назад, в далекую, глубокую, добрую древность. В тех домиках живут люди, такие же люди, как мы, только совершенно иной жизнью. Живут, пребывая в полной гармонии с окружающей их природой и стоически вынося все испытания, ниспосылаемые им пустыней.
Встречаются города и побольше, с домами из кирпича, но не более чем в два-три этажа – сейсмически опасная зона. В каждом селении обязательно мечети, старые и новые, красочно отделанные и недостроенные, очень много мечетей.
Облачность. Дымка. Далеко в пустыне снова кружит песок…
Хотелось попросить водителя остановить машину, чтобы сделать несколько снимков, но не решилась – ему и так досталось. К тому же, «убегая от бурь», машина шла на высокой скорости. Да и после того, что было, стоит ли испытывать судьбу еще раз?
Бедные зороастрийцы, куда их вынудили переселиться?! Попробуй, доберись! Кругом – песок, пустыня…
Йезд
В Йезд приехали довольно поздно. Быстро нашли подходящую гостиницу, с не менее подходящим названием «Aria», и немного передохнув, вышли прогуляться по ночному городу. Возвышаясь над фонарными столбами, высоко в небе ярко светила Луна. Но стоило только попасть в менее освещенное место, как небесный ковер тут же покрывался разноцветным бисером звезд.
Встретили «предсказателя», похожего на шарманщика. На его плече, крепясь на широком длинном ремне, висел большой картонный ящик с несчетным количеством аккуратно сложенных конвертов, на руке сидел маленький проворный попугай. Прыгая по коробке, птица вытаскивала один из конвертов со священными для мусульман стихами Хафиза, которые и были предсказанием, или ответом на вопрос.
Что ж, я тоже решила послушать «независимое» мнение крылатого эксперта и бросила в коробку пару монет. Попугай тут же принялся за дело, и уже через секунду ответ на мой вопрос был в его клюве. В переводе на русский язык стихи означали следующее: «У тебя есть противники с отметиной на лице, они тебе мешают. Не взирая на их поступки, ты должна заниматься своим делом и своей религией, следуя этому пути до конца». Хочешь – верь, хочешь – нет. Для меня ответ был более чем убедителен, причем как в делах давно минувших дней, так и в настоящем. Правда, стихи на этом не заканчивались, имея свое продолжение…
Случайно забрели на почту и с радостью позвонили домой, оповестив родных о своем полном благополучии. Особая достопримечательность почты – большой прямоугольный стол, на котором под толстым стеклом ровными рядами разложено множество иностранных купюр самого разного образца. Откликнувшись на просьбу почтового служителя, я тут же подарила ему несколько наших национальных банкнот, оставив в его международной коллекции и белорусский след.
Что же касается иранских денег, то здесь они называются риалами и туманами. Любая оплата в стране, будь то услуги или товары, осуществляется только ими, никакая иностранная валюта не принимается, кредитные карты – тем более. Самая крупная иранская банкнота – 1000 туманов, или 10 000 риалов – составляет 1 доллар 17 центов. Таким образом, за 100 долларов вам дадут примерно 85 000 туманов. Но это именно за 100-долларовую купюру! Если же ваши купюры будут более низкого достоинства (к примеру, 50 долларов), курс обмена резко упадет. Ну, а будь у вас хоть миллион мелочью (по 5 или 10 долларов), можно сказать, что денег у вас нет. Это все относится к «менялам», с которыми следует вести себя крайне осторожно. В банках можно поменять любую валюту, там все честно, но банки есть только в очень крупных городах и работают строго по часам. Поэтому, отправляясь в длительное путешествие по Ирану, следует сразу же запастись нужным количеством местной купюрной бумаги, другими словами, напустить сумку «тумана», чтобы не оказаться без денег, будучи при деньгах. Таковы особенности местного валютного рынка.
Йезд. Центральная площадь
…Йезд – центр зороастрийской религии, возникшей на территории Ирана задолго до прихода мусульман, один из древнейших городов мира, сохранивший храмовые комплексы «огнепоклонников». Вот только расположены они все больше по окраинам, да по окрестностям, не зная – не найдешь, в центре города – мечети с минаретами.
Утром следующего дня сразу же отправились на поиски главного действующего зороастрийского храма. И были приятно удивлены тем, что находится он рядом с нашей гостиницей, буквально в десяти минутах ходьбы – значит, сюда можно будет прийти не один раз.
Ближе к храму мои спутники, вновь пристально следившие за мной, спросили, почему я так спокойна, не уж-то не испытываю никакого волнения? Волнение, конечно же, было, но я ожидала этот вопрос и потому заранее продумала ответ: «Сегодня я иду в храм, как в музей – посмотреть, прикоснуться, сделать снимки. За чем-то особенным я приду завтра, одна, на рассвете…».
Внутренний двор Аташ-кадэ.
И вот мы у стен Аташ-кадэ. Просторный внутренний двор огражден светлой кирпичной стеной и вымощен белым камнем, я бы сказала – залит белым светом, что особенно ощущается днем, под лучами высоко стоящего светила. По обе стороны двора растут высокие стройные сосны. Под ними небольшими грудами аккуратно сложены сухие бревна, которые скоро превратятся в дрова и будут проглочены яростным жаром огня. Чуть поодаль от них большие цветочные клумбы, склонившись над которыми старательно работал садовник, – должно быть, нелегко выращивать цветы в условиях пустыни. В центре двора, прямо на пути к храму, большой круглый бассейн, в его водах всегда отражается небо: днем – искрящиеся лучи Солнца, ночью – блистающие искры звезд. Позади храма – гранатовый сад.
Сам храм возвышается на пьедестале из восьми ступеней. Его фасад оформлен высокими белыми колоннами. Над ними в окружении главной зороастрийской триады – «Благая мысль», «Благое слово», «Благое деяние» – парит священный Фравахар, символическое отражение главных принципов зороастрийского учения, знак божественного сияния, издревле изображаемый над головами великих царей прошлого.
Аташ-кадэ.
Ступая на порог Аташ-кадэ, вы попадаете под покровительство Фравахара:
«Его центральной фигурой является старец-мудрец (олицетворение опыта, зрелости, мудрости и совершенства), способный направить человека по пути истины и праведности. Правая рука старца, полусогнутая в локте и чуть приподнятая, указывает вверх, к силам небесным, обладающим великим могуществом, чтобы люди всегда помнили о Боге Ахура-Мазде. В левой руке он держит кольцо, которое считается знаком уважения к клятве и договору.
Раскрытые крылья Фравахара отражают стремление вперед и вверх, направляя человека по пути развития и совершенства. Крылья делятся на три части, означающие благую мысль, благое слово и благое деяние, с помощью которых достигается движение по правильному пути.
Нижняя часть Фравахара («юбка»), имеющая коническую форму, тоже состоит из трех частей – это злая мысль, злое слово и злое деяние. Только освободившись от них, сбросив и уничтожив все зло в себе, можно обрести крылья, получить помощь и защиту Фравахара.
В центре символа окружность, колесо времени, в том понимании, что, идя по кругу жизни, какой бы поступок не совершил человек, результат его деяния будет направлен на него же, ибо рано или поздно, в мире том или этом, он все равно вернется в данную точку, получив возмездие или воздаяние.
Две нити, спадающие по обе стороны окружности, есть добро и зло – Спента-Манью (добрый нрав, благой дух) и Ангра-Манью (злой нрав, злой дух), которые в любой момент могут проявиться в мыслях, словах и делах человека, который свободен в своем выборе, но ответственен за него.
Долг каждого зороастрийца состоит в том, чтобы во всех своих проявлениях следовать добру и противостоять злу».
Древнее изображение Фравахара, выполненное на камне. Персеполис, Vв.до н.э.
Внутри Аташ-кадэ все очень просто – ни убранств, ни росписи. На чистых белых стенах строгие рамки с молитвами и славословиями в честь единого великого бога Ахура-Мазды и его Бессмертных Святых Амеша Спента, защитников всех благих творений. В центре храма окно, за которым в отдельной комнате расположен алтарь – высокая металлическая чаша с огнем. Это святая святых, доступ туда разрешен только жрецам. Рядом с «огненным окном» большой портрет Заратуштры, пророка зороастрийской религии.
внутри храма
Во все времена последователей зороастризма называли не иначе, как «огнепоклонниками», поскольку в их храмах всегда горел Огонь, и горит по сей день. Но поклонялись зороастрийцы не Огню, а Господу Богу Ахура-Мазде, чье имя означает «Господь Премудрый». Огонь же, как олицетворение света и чистоты, как символ божественного духа, присутствующего в каждом живом творении, был и остается для зороастрийцев лишь непременным атрибутом их богослужения.
Согласно наставлениям Заратуштры, во время почитания единого Господа человек должен обращать свое лицо в сторону света, точнее, к источнику света, дабы его внутреннее сияние встретилось и соединилось с сиянием видимым, и тем самым нашло глубинное, истинное сияние. Такими источниками света служат: днем – Солнце (вот почему зороастрийцев называли «солнцепоклонниками»), ночью – Луна (но она не всегда видна!) и звезды, и непременно огонь. В древности не было электричества, и потому именно огонь, живой огонь, был для зороастрийцев главным источником света.
Храмовый огонь Йезда имеет очень древнюю историю – ни разу не погаснув, он горит, как минимум, второе тысячелетие:
«Этот огонь есть пламя Парс Аташкариан (из древнейшего храма огня Фаранбог в провинции Парс), который был доставлен в город Агда (провинция Йезд), где и хранился, не переставая гореть, в течение 700 лет. Затем, в 552 солнечном году (в 1174 году н.э.) из Агды огонь был перевезен в Ардекан (тоже провинция Йезд), где горел в течение 300 лет. В 852 солнечном году (в 1474 году н.э.) огонь перевезли в город Йезд (столицу провинции), где он горел и хранился в особом месте, которое и есть то самое место, где сейчас стоит настоящий храм, построенный в 1318 солнечном году (в 1940 году н.э.).
Зажигание огня в храме Фаранбог в Парсе относится к очень древним временам, и с тех пор огонь ни разу не был погашен, не взирая ни на многочисленные войны, ни на бесчисленные трудности.
Сохранить огонь постоянно горящим с тех далеких времен до сегодняшних дней стало возможным лишь благодаря специально ответственным за это людям, называемым хорбадами, которые происходили из среды зороастрийских священников.
Огонь поддерживался сухими дровами, к которым несколько раз в день добавлялась древесина миндаля и абрикоса, обладающая свойством долгого горения».
священный огонь Йезда
Прочитав рассказ у «огненного окна», я стояла у Огня, молча взирая на его танцующее пламя: «Сколько же лет тебе, Огонь-путешественник? И существуют ли еще те города?»
Путешественник?.. Я тут же развернула карту Ирана, которая, став моей путеводной звездой, всегда была у меня под рукой, и с удивлением обнаружила не только то, что указанные города до сих пор существуют, но и то, что мы приехали в Йезд тем же самым путем – через Агду и Ардекан! Бросая взгляд то на карту, то на прикрепленную у «огненного окна» табличку, я была удивлена этим столь потрясающим совпадением!
Остановившись на табличке, взгляд застыл на дате «1940». Это был год построения нового храма в Йезде, того самого Аташ-кадэ, в котором я находилась. Прошло ровно 64 года, два 32-летних цикла зороастрийского солнечного календаря. Так ведь это же годы Атара, годы Космического Огня! Значит, возведение храма Огня в год Атара-Огня было совсем не случайным?! Так же, как не случайно ни это путешествие, ни его столь соответствующее году название – «В поисках Храмов Огня»!
Как много мы в этой жизни делаем бессознательно, даже не подозревая о том, откуда приходят наши мысли, как рождаются наши действия, а главное – кто, куда и зачем ведет нас по тропинкам судьбы…
(Продолжение https://www.zoroastrian.ru/node/1250)