English
Rus
17-й наск Авесты – Аспарам «О ритуалах»
Журнал "Митра" № 11 (15) 2011 год
СИЯВУШ ПРОХОДИТ СКВОЗЬ ОГОНЬ
Ответил владыке верховный мобед:
«От мира не скроешь негаданных бед.
Коль истину хочешь раскрыть, государь,
Ты камнем о ковш, размахнувшись, ударь.
Душа твоя тяжким сомненьем полна:
И сын их внушает тебе, и жена,
Властителя хамаверанского дочь;
Тебе отогнать подозренья невмочь.
Когда ты и в ней усомнился, и в нем –
Его иль ее испытай ты огнем.
Кто зла не свершил, на костре не сгорит –
Так небо высокое нам говорит».
И вот объявил повелитель, к себе
Призвав Сиявуша и с ним Судабе:
«Покоя не знает мой дух и сейчас,
Не знаю досель, кто виновен из вас.
Одно остается: пусть жаркий костер
Виновнику вынесет свой приговор».
Ему отвечает на то Судабе:
«Я правды слова говорила тебе,
И мертворожденных ты видел детей:
Бывало ли в мире злодейство лютей!
В огонь Сиявуша пошли: это он
Свершил преступленье, грехом соблазнен».
Властитель на сына взглянул своего:
«Решенье твое – вопросил – каково?»
Ответ был: «Доколь от стыда мне гореть!
Мучения ада готов я презреть.
Велишь мне пройти через гору огня,
Пройду я – позор нестерпим для меня».
Сиявуш проходит сквозь огонь. Миниатюра к поэме «Шахнаме»
Кавус, изнывая в душевной борьбе,
О сыне скорбит и о злой Судабе:
«Его ли, ее ли постигнет позор,
Кто звать меня станет владыкой с тех пор?
Жена – мое сердце, и кровь моя – сын,
Добра не сулит мне исход ни один.
И все же готов я прибегнуть к огню,
Сомненья сей страшной ценой отгоню.
Вождь, мудрости полный, говаривал встарь:
В груди подозренье носящий – не царь...
Везиру погонщиков звать он велит,
Им сто караванов пригнать он велит.
На рыжих верблюдах он множество дров
Доставить велит, непреклонен, суров.
И стали поленья везти без числа.
Все выше гора поднималась, росла;
Уж издали можно ее различить.
Царь дольше неведенья бремя влачить
Не мог. С каждым часом страдая сильней,
Искал он виновника боли своей.
Запомни, о сын мой, правдивую речь:
От женских сетей должно сердце беречь.
Женись, коли честную выбрал жену:
С порочной – изведаешь муку одну...
В степи возвели две горы дровяных,
Народ с содроганьем взирает на них.
Меж теми горами проход неширок,
Там мог бы проехать один лишь ездок.
По воле владыки, обильно сперва
Горючею нефтью полили дрова.
Вот с сотнями факелов слуги идут,
Подносят, и дуют все разом, и тут
День сделался ночью, – не видно ни зги.
Но встали из дыма огня языки,
И вот уж земля небосклона светлей,
И пламя бушует при воплях людей.
Явился в степи Сиявуш, между тем.
На нем золотой, ослепительный шлем,
Вид бодрый, одежда бела и проста,
Дух полон надежды, смеются уста.
И всех в этот миг опалила печаль.
Цветущего юношу каждому жаль.
Себя Сиявуш осыпал камфорой,
Как будто свершая обряд гробовой,
Как будто его не в палящий огонь,
А в рай унести приготовился конь.
На гордом своем вороном скакуне,
Что тучею пыль поднимает к луне,
Приблизился к шаху и спешился он,
И отдал властителю низкий поклон.
На лике у шаха смущенье и стыд,
Он ласково с сыном своим говорит.
В ответ Сиявуш: «Не кручинься. Увы,
Превратности жизни людской таковы!
Удел мой сегодня – печаль и позор.
Да будет небесный свершен приговор!
Коль прав я – создателем буду спасен,
Коль грешен – меня не помилует он.
Но верю я, благость Йездана меня
Живым проведет сквозь громаду огня».
И вот уж пред самым костром Сиявуш,
И молит создателя праведный муж:
«О, дай мне живым через пламя пройти,
Меня от отцовской вражды защити!».
Стремительно, словно клубящийся дым,
Уносится конь с седоком молодым.
Народ возмущеньем и горем объят,
Равнина и город от воплей дрожат.
До слуха царицы те вопли дошли;
На кровлю идет, видит пламя вдали,
И в бешенстве, мстительной злобы полна,
Погибели князю желает она.
А люди глядят на владыку страны
Сурово: слова осужденья слышны.
Несется, меж тем, вороной сквозь огонь:
Сдружился, сказал бы ты, с пламенем конь!
Багровое пламя встает, как стена,
Не видно ни всадника, ни скакуна.
Все замерли, тяжкой тревогой томясь:
Сквозь адское пламя прорвется ли князь?
И вдруг невредимым явился ездок,
Уста улыбаются, лик — что цветок.
И радостно грянуло: «Сладил с бедой,
Прошел сквозь огонь властелин молодой!».
Казалось, его лишь душистый жасмин
Касался – так светел и свеж властелин.
В воде был бы княжеский плащ увлажнен,
В огне – не покрылся и копотью он.
Сравнится, когда пожелает Йездан,
С дыханьем весны огневой ураган.
Веселья огонь в каждом взоре сверкнул,
В столице, в степи ликования гул.
Равнина дирхемами устлана сплошь.
И топотом конским повергнута в дрожь.
Ликуют и празднуют все, как один,
Пируют и знатный, и простолюдин.
Благое известье друг другу несут:
Свершился создателя праведный суд!
Льет в ярости слезы, меж тем, Судабе,
Рвет волосы, щеки терзает себе.
Предстал Сиявуш пред очами царя
В одежде нетронутой, свеж, как заря.
Спустился с коня своего властелин,
За пешим владыкой – строй пеших дружин.
И вот Сиявуш пред венчанным отцом
Склонился, к земле припадая лицом:
Мол, вышел из пламени я невредим
На горе врагам вероломным моим!
Восклинул Кавус: «Богатырь молодой,
Муж славного рода, с великой душой!
Да славится та, что тебя родила,
Такого властителя миру дала!».
И крепко обняв Сиявуша, в слезах
Прощенье просил даровать ему шах.
Ликуя, прошествовал он во дворец,
Надел драгоценный кеянский венец,
Потребовал руд и певцов, и вина,
И с сыном пируя, сидел допоздна.
Три дня веселился он с кубком в руках:
Забыла казна о ключах и замках.
Фирдоуси. Шахнаме.
М.: Ладомир, 1994. Т. 2. С. 126–131