Глава XVII - Из Хамадана к разрушенному Храму Огня в районе Исфахана

К огню, Сын Божий, Ормазд! Для тебя, огонь!
Сын Ормазда, будь благодатен за поклонение,
хвалу, умилостивление и прославление.

Авеста, введение, 2.

Две ночи и два дня мы отдыхали в Хамадане, поздно утром третьего дня продолжили путешествие на юг к Исфахану, чтобы посетить разрушенный Храм Огня недалеко от этого города. Погода и дорога были благоприятными, и мы достигли Нанадж на закате, проехав около тридцати миль. Обычно в день мы преодолевали пятьдесят, а иногда и семьдесят миль, но в этот раз из-за позднего отъезда из Хамадана, мы проехали меньше, чем обычно. Но почему-то навалилась дикая усталость, поэтому вид мягкой кровати вселял тихую радость. Перед сном Сафар начисто промыл все полы, свежий воздух навевал лёгкую дремоту. Было много разговоров о бандитах, ограбивших накануне ночью центральную почту. Но я не прислушивался к местным россказням и вскоре заснул. Наутро после хорошего ночного отдыха, свежим и полным сил я был готов к восхождению на гору. Верный Рахш, попив свежей горной воды и, позавтракав прошлогодним сеном, тоже был готов преодолеть путь в тринадцать-пятнадцать часов.

persya_119.jpg

Наша кавалькада остановилась на вторую ночь в небольшой деревне Хассар. На следующее утро мы снова поднялись с петухами и проследовали по хорошо орошаемой равнине, которая питалась ручьями со скалистых холмов. Темп наших лошадей был хороший, и мы легко обогнали несколько караванов, которые стартовали на час раньше нас. Весь этот день условия были благоприятны для быстрого продвижения вперёд. Весенние работы крестьян в поле шли уже полным ходом, они обрабатывали землю, сажали рис. Земледелие в религии Заратуштры считается благим трудом (Vd. 3. 23-33).

Авеста рассказывает о крестьянских хозяйствах, полях, земледелии, она восхваляет труд крестьянина на земле, который возделывает землю правой рукой и левой. Высоко оценивается орошение засушливых земель, а также производство и сбор урожая. Все виды работ, связанные с грунтом, эквивалентны акту "праведности". Земледелец стоит в одном ряду со священником и воином в зороастрийском законе жизни. Сельское хозяйство в Персии сегодня широко развитая отрасль промышленности. Но со времён Авесты, за две тысячи лет, оно не совершило большого прогресса.

Персидское крестьянское хозяйство не отгорожено, как наше, но имеет свои границы, обозначенные траншеями и водотоками, которые Авеста описывает как "глубина и ширина собаки" (Vd. 14. 12-14.). Оно имеет свои пределы, показанные линией валов. Хозяйство приносит хороший доход сельским труженикам. Древесина в Персии дефицитный материал, особенно в засушливых частях страны. Правительству в настоящее время следовало бы поощрять садоводство, так как это делал царь Дарий (see Darmesteter, Le ZA. 2. 32; Jackson, JAOS. 21. 183; and Geiger, Ostiranische Kultur, pp. 373-387, Erlangen, 1882).

Орудия труда земледельца по-прежнему примитивного вида, и мои заметки о них будут служить комментарием к отрывку из Авесты, которая описывает древнего крестьянина (See Vd. 14. 10-11). Первое о чём хочется рассказать – это грубый, неотёсанный плуг (авест. aesha, перс. khish). Сделан он из спиленного дерева, одна ветвь которого в виде некой лопасти, окованной железом, служащая непосредственно для вспашки (Av. ayazhana paiti-darezana) (Vd. 14. 10). Это лёгкий плуг, он отличается от тяжёлого, который предназначается для глубокой борозды, к которому прикрепляются несколько хомутов, рассчитанные на несколько волов. Иногда к работе привлекались коровы и быки (ср. ав. gava azi, Ys. 46. 19; cf. Ys. 29. 5, etc). Такой способ вспашки земли до сих пор используется в Персии (see Vd. 14. 10., see Knanishu, Persia and its People, pp. 109-112, Rock Island, Illinois, 1899; Adams, Persia, pp. 153-155; and Ker Porter, Travels, 2. 533).

Другая сторона сельского хозяйства – это крестьянская одежда, которая осталась практически неизменной. Хочется думать, что традиция костюма сохранилась с древних времён, с эпохи создания Авесты (Vd. 14. 10, asmana havana, yavaranam zgeresno-vagba-nem; cf. also Knanishu, Persia, pp. 107-109. Query: cf. Nir. 94).
Муку получают с помощью машины, которая представляет собой круглый бункер или воронку, куда засыпается зерно, после его сбора. С этой машиной я бы сравнил zgeresno-vaghdhana, один из неясных терминов Авесты, применяемый к ручной мельнице.

persya_120.jpg

Третий инструмент, используемый авестийским землепашцем, это лопата (аv. kastra). Персидская лопата имеет длинную ручку, к которой обычно крепится деревянная подставка для ног, служащая опорой при движении лопаты в землю. Иногда вместо деревянного полотна, делают металлическое. Верхняя часть лезвия иногда согнута на той стороне, на котором нога может отдохнуть. Это применяется в Курд-Балахе, недалеко от Исфахана, и особенно распространено на юге. Вскапывают небольшой участок два-три работника в основном босиком или одевают на ноги персидские givahs. Работают бок о бок, ударив лопатой в землю, затем поднимают её снова по звуку сигнала, работают в унисон.

Для обработки полей используются обычные большие грабли и борона, а иногда и плоский скребок, с шипами вокруг нижнего края с ручками, чтобы направлять его, тихо двигаясь за волами. Используется также молоток, чтобы разбить крупные комья земли после вспашки. К мотыге прикрепляются шнуры, их тянет один рабочий, в то время как другой направляет орудие (see Knanishu, Persia, p. 110; Adams, Persia, p. 154.). Серп, который используется во время сбора урожая, я опишу в следующей главе.

Способ молотьбы урожая столь же примитивен, как и в ранние библейские времена. Пшеница или ячмень обыкновенно топчут ногами волов или мулов, которые тащат по зерну своего рода сани; но иногда урожай измельчают с помощью шипованного ролика или используют специфическую цепь. После отделения зерна от соломы начинают процесс веяния, особенно хороший тогда, когда дует ветер. Гумно, как правило, расположено на окраине деревни, и лёгкие тележки (arabah) везут зерно в сарай крестьянина, или чаще в амбар помещика.

На третий день мы остановились на ночёвку в Лейлхахане, поселении на тысячу семей. В основном большинство населения этой деревушки армяне. Здесь меня посетил проповедник, преподобный Рабин Иосиф, который занимался распространением слова божьего, читая евангелие местным крестьянским жителям. Он хорошо говорил по-английски, изучив этот язык в миссии Урумии, и стал европеизированным человеком. Ему были интересны открытки с изображением зарубежных стран, которые он с интересом собирал. Он попросил меня добавить одну с видом какого-нибудь американского города для его альбома. Эту просьба я выполнил позже, выслав ему уже из Америки несколько открыток. Рабин дал мне полезную информацию о маршруте моего следования на следующий день и посоветовал ехать более длинной дорогой в Хомайн, потому что более короткий маршрут был в то время неспокоен и полон разбойниками, которые уже разграбили несколько караванов.

Ранним утром следующего дня мы встретились с Хомайном и уже к восьми часам направились в дом главы этого посёлка. Его двор был полон слуг, хотя сам он не вышел нас приветствовать, но сообщил через слуг о том, что будет готов принять нас через несколько минут. Он оказался радушным и хлебосольным человеком. Его манеры держать себя были восточными, но костюм он надел европейский. Свои наручные часы он старался выставить напоказ, чтобы мы не оставили их без своего внимания. Его чёрная шерстяная шляпа была полностью иранской по внешнему виду, однако, казалась точной копией головного убора, который носили в Сасанидский период. Вообще такие шляпы были широко распространены в этом районе. Наш хозяин подавал чай, оказывая радушное гостеприимство, он живо интересовался событиями мира и положением в местностях, которые я оставил позади себя, путешествуя по Персии. Вечером я покинул его, сопровождаемый двумя вооружёнными всадниками по дороге, которую считали опасной в тёмное время суток. Охранники оказались малополезными, они поднимали облака пыли, кружились вокруг меня и Рабина, и старательно стреляли по воображаемым грабителям, которые должны были прятаться в горах.

Гульпайган

Когда мы пересекали последний горный перевал, который оказался довольно опасным, я был бы очень рад этим бесполезным охранникам. Но на равнину, на которой лежит город Гулпайган, мы спустились без сопровождения. Здесь побывал когда-то знаменитый итальянский путешественник Пьетро делла Вале, следующий в Исфахан триста лет назад. Он говорил, что «город похож на Хамадан, но немного меньше по размеру». Пьетро делит название города на три составляющие: gul, pai, gаn, что является просто популярной этимологией (Pietro della Valle, Viaggi, 1. 449; Travels, ed. Pinkerton, 9. 21). По сути, название города Гульпайган довольно старое, на персидском звучит как Garbadakan, или Jarbadakan - такое название встречается у арабских географов, и в ещё более ранние времена. Говорят, что он был назван Самрой, в честь дочери Кианианской царицы Хумай, которая, как утверждается, основала его (See Yakut, p. 152, Barbier de Meynard, Diet. geog. de la Perse, p. 152). Якут (p. 153) говорит о ' Jarapadakan ' (Gulpaigan) как о «большом и знаменитом месте» (Sadik Isfahani, Geo. graphical Works, p. 86; Mokaddasi, ed. De Goeje, Bibl. Geog. Arab. 3. 257, 402; and Ibn Khordadhbah, ed. De Goeje, 6. 20, 155, Tomaschek, Zur histor. Topog. von Persien, in Sb. Akad. Wiss. zu Wien, 102 (1883), pp. 168, 171).

Две широкие дороги ведут через город. Поскольку у нас не было местного гида, чтобы сделать правильный выбор, мы просто пошли по правой дороге, которая была длиннее, но её преимущество было в том, что она шла через весь Гулпайган и уводила в нижний конец главной улицы. Таким образом, мы смогли увидеть все достопримечательности города, который я считал местом значительной деятельности. На пути следования я заметил ряд больших камней, украшенных резьбой, которые выглядели так, как будто они принадлежали временам далёкой древности. В центре стояла скульптурная композиция из нескольких баранов с рогами, изогнутыми в тугую спираль. Они напоминали гранитные фигуры, которые я видел в других местах старых армянских поселений, особенно в могильнике рядом с Дилманом (Ker Porter, Travels, 2. 614 (illustration)). Город оставил прекрасные впечатления, вызывающие исторический интерес. Гулпайган – это огромное непаханое поле для археологических работ и исследований, хотя Кер Портер был против мнения, что город имеет богатую и очень древнюю историю жизни (Ker Porter, Travels, 2. 67-68).

Я не прекращал расспрашивать о древних реликвиях, ибо было почти три часа дня, и мне не терпелось добраться до следующего города. Мы долго искали место для отдыха, но все караван-сараи были переполнены, поэтому мои погонщики мулов вынуждены были лечь на землю рядом со своими животными, за неимением других помещений. После часовой передышки, мы продолжили наше путешествие, так как времени было достаточно для того, чтобы до наступления темноты прибыть в следующий город.

Наш маршрут лежал через пустынную равнину, две стороны которой окружали бесплодные холмы, их невысокие отроги иногда преграждали нам путь. Около основания одного из этих выступающих мысов бездарный гид, которого я нанял в Гулпайгане, чтобы показать нам дорогу, жестоко поссорился с моим караванщиком и вытащил свой карабин, чтобы застрелить обидчика. Разразился грандиозный скандал. Быстро пришпорив своего коня, я направил его на дебошира, отвёл его прицел и оттолкнул негодника в сторону. Решив не искать причину громкой потасовки, я просто выгнал несостоявшегося гида, с угрозами, запугиванием и шантажом. Избавившись от него, возбуждённый караван снова восстановил порядок и дисциплину. У нас больше не было проблем с порядком и безопасностью в караване, но и не было даже захудалого проводника.

Пришлось довериться удаче в поисках нашего пути. Это было не сложно, нам удалось добраться до места назначения ещё до темноты. Мы прибыли в город Банишан, или Ванишан. Пьетро делла Вале называл этот городок «Онисьон» (Pietro della Valle, Viaggi, 1. 450; Travels, ed. Pinkerton, 9. 21). Банишан необычайно зелёное поселение, в нём много парков, садов, скверов. Всё это весенне-зелёное море, утопающее в цвету и солнце, дарили предвкушение ещё больших достопримечательностей Хонсара, где мы уже завтракали следующим утром.

Сады Хонсара

Хонсар оставил впечатление террасных холмов, обильных ручьев, зелёной листвы и цветущих фруктовых деревьев. Город живописно расположился в длинном и узком ущелье, вдоль которого он простирается на пять-шесть миль. Мы ехали у подножия гор, обозревая всю эту необъятную красоту.

Здесь проживает около двенадцати тысяч жителей, основание города причисляют ко времени Александра Македонского, который, как полагают, прошёл этим путём в Экбатану (Ker Porter, Travels, 2. 70; Zolling, Alexanders des Grossen Feldzug in Central-Asien, p. 79, Leipzig, 1875). Персидское название города - Khuansar, Якут аль Хамави говорит, что город имел репутацию поэтического места, т.е. здесь родилось несколько не очень известных поэтов (Yakut, p. 195; cf. Barbier de. Meynard, Diet. geog. p. 195; Sadik Isfahani, p. 94; Tomaschek, op. cit. p. 170). В дополнение к романтическим страницам и историческим ассоциациям в Хонсаре процветает хлопковый бизнес. Хонсар и Гулпайган образует единый административный округ, который приносит значительный доход правительству (See Curzon, Persia, 2. 480). Единственное, что омрачало общий вид красивого города – это разделка овец прямо на улицах.

После того, как мы оставили Хонсар и взошли на горные тропы, мы столкнулись с одним из тех внезапных изменений погоды, которые так характерны для Персии. Нам пришлось бороться на протяжении почти трёх часов с обильным снегопадом, ноги лошадей утопали в слякоти, потоках воды и жирной грязи. 25 апреля в самой середине весны причуды погоды перенесли нас обратно в самое сердце зимы. Пройдя около четырёх миль, я заметил заснеженные очертания прямоугольной формы, которые выглядели так, как будто это была одна из тех квадратных dakhmah, или Башен молчания, построенная почти три столетия назад (Olearius (1600-1671), Persianische Reise-beschreibung, p. 296, Hamburg, 1696).

Я спешился, чтобы осмотреть общий контур, но снег мешал провести тщательное исследование. Вокруг в беспорядке валялись разбитые кирпичи, в середине площадки находилось небольшое углубление. Подобные ямы в центре строения, как правило, находились во всех dakhmah. Специально разрушить это древнее строение, чтобы использовать кирпичи для постройки своих домов, люди не могли, потому что расстояние от ближайших деревень немалое. Однако надо помнить, что в ранние времена весь регион был заселён зороастрийцами и ближайшая дорога ведёт к знаменитому храму огня, сохранившемуся недалеко от Исфахана. Это полуразрушенное святилище было моей ближайшей целью.

Аташ Каде около Исфахана

persya_121.jpg

Остановившись на одну ночь в Курд Балахе, проведя вторую в Хаджабаде, рано утром третьего дня наш караван прибыл к стенам древнего храма огнепоклонников, который широко известен как Atash Kadah или Atash Gah, и расположен по дороге на Исфахан. Небо было необычайно ясно, чисто, без единого облачка, впрочем, это присуще для апрельского утра в Персии. Над равниной за пределами Наджафабада трепетал мягкий свет рассветного утра. Наш караван медленно двигался по проторенной тропе; погонщик Шахбас дремал в седле; но одним глазом наблюдал за верблюдами, чтобы первым увидеть стены Аташ Гаха. Мы въехали на вершину «Холма Храма Огня». На линии горизонта неожиданно возникло перед моими глазами чистое озеро, огранённое нежно зелёными кипарисами, и мне казалось, что это красивое место должно быть одним из тех персидских парков, или "райских уголков", которые были так очаровательны в Древней Персии. Я инстинктивно пришпорил лошадь, но… вдруг картина исчезла.

Через минуту я понял, что был обманут коварным миражом. Это первый из немногих моих опытов общения с этим волшебным явлением, которое превращает камни в разрушенные замки, кусты в войска всадников, лужи в просторы чистой воды, и мух в высокие горы. Настолько ярким было это первое впечатление, что мне потребовалось некоторое время, чтобы оправиться от удивления. Впервые в жизни я засомневался в качестве своего зрения, увидев разрушенный храм.

Одинокая святыня стоит на вершине холма, она возвышается на расстоянии около семисот футов над равниной в трёх-четырёх милях от Исфахана. Подъём по вьющейся ввысь тропе, начинающейся с юго-восточного склона возвышенности, продолжался по естественным выступам каменной скалы. Кусочки кирпича и керамики из желтоватой глины покрывали неровные дорожки, некоторые из них были украшены декоративными рельефными линиями.

persya_122.jpg

Разрушенный храм стоит на холме, он возвышается на четырнадцать футов в высоту и пятнадцать футов в ширину, он восьмиугольной формы, и сложен из больших необожжённых кирпичей. Крыша куполообразная, но большая часть свода упала. Восемь дверных проёмов смотрят на каждую из сторон света. Здание возведено непосредственно на природном камне, часть которого в середине пола создаёт углубление. Размеры храма следующие: высота, 14 футов (4,00 м); диаметр, 15 футов (4,50 м); высота дверных проемов 7 футов 3 дюйма (2,20 м); ширина дверных проемов 3 фута (1,1 м). Отштукатуренные колонны из кирпича образуют боковые стороны дверных проёмов и поддерживают крышу. При входе в осыпающийся храм я заметил над каждой дверью «затонувшую» нишу, линии которой изогнуты симметрично к середине таким образом, чтобы создать арочную отделку каждого входа.

В стенных панелях сохранились следы коричневатой штукатурки и лепнины, а также в частях купола и стенах, которые были выше обычной досягаемости, которые оставались всё ещё нетронутыми. В воображении рисовались первоначальные формы стен, отделанные плиткой, белоснежным мрамором, обрамлённые каменными панелями. Не было никаких следов надписи, барельефа или скульптуры, кроме современных персидских имён, начертанные теми, кто вскарабкался сюда для того, чтобы только оставить свои следы. Оказывается, восточные люди в этом плане ничем не отличаются от представителей западной цивилизации, они также пылают особой «любовью» к написанию своих автографов на чём попало.

Пол святилища был 13 футов 8 дюймов в диаметре (4.16 м.); он был почти круглой формы, и помещался в центре известкового основания, того, что, вероятно, был фундаментом, на котором покоился огненный алтарь. Под обломками я нашёл пепел; кто знает, может быть, это остатки того дерева, который давал жизнь пламени огня древних магов?

В дополнение к величайшей святыне, вершина холма увенчана остатками ряда зданий, которые собраны около храма, но стоят немного ниже его, и занимают юго-восточный, восточный и северо-восточный стороны гребня холма. Эти здания образуют вместе часть общего храмового комплекса, который, вероятно, служил обителью для священников, хранящих святой вековой Огонь изо дня в день, из ночи в ночь. Возможно, здесь была храмовая сокровищница. Дизайн и оформление зданий напоминали разрушенное святилище Огня, встреченное около города Абаркух по дороге в зороастрийский Йазд.

Чтобы осмотреть разрушающиеся стены, мне пришлось спуститься на несколько шагов вниз от священного здания, которое было интересно больше остальных строений. Одна из стен разрушенного здания на юго-восточной стороне, устремлённая ввысь, привлекла моё внимание. Оказалось, что это были остатки череды залов и комнат, построенных из глины и кирпича по определенному плану строительства, но все они были в безнадёжно разрушенном состоянии. Я повернулся в северо-восточную сторону гребня. Здесь нашёл ещё более сложную структуру строения, но в ещё худшем состоянии разорения, чем предыдущую.

Одна комната, площадью около двадцати футов ещё находилась в довольно хорошем состоянии, чтобы можно было разобрать её общие очертания. К сожалению, она почти наполовину заполнена грязью и мусором. Стены из глины и отштукатуренного кирпича, две боковые стены, которые не имели дверного проема или окна, были украшены полукруглыми арками. Колонны из необожжённого кирпича, стоят в изящном порядке, создавая художественный эффект.
В стене были ниши, которые очень напоминают знакомое оформление современных персидских домов. Другие две стороны зала были построены в виде арок, выходящими в сторону равнины; из них открывался вид на серебряную нить реки Зендах-Руд и богатую череду садов Исфахана, резко контрастировавших с развалом и полным разрушением, которое царило вокруг Аташ Каде.

persya_123.jpg

Помимо комнаты, которую я описывал, стояло ещё одно разрушенное помещение, на стенах которого сохранилась штукатурка. Оно было небольшим, меньше первого и не было украшено никакими арками и нишами.
После осмотра руин я сделал несколько зарисовок общего контура холма, три края которого с довольно крутым уклоном, с четвёртой стороны оборонительная укреплённая стена, которая охраняет подход к святыне. Никто не знает, что случилось в далёком прошлом в этих местах, почему так всё забросили и разрушили. При спуске с холма, на его склоне, несколько в стороне разместились арочные углубления. Они похожи на пчелиные соты, сооружённые из больших высушенных на солнце кирпичей, как в Рее.

Некоторые из этих углублений были маленькими, другие довольно большими. Одну конструкцию я тщательно измерил, она оказалась двенадцать футов в длину, три фута в ширину и менее четырёх футов в высоту. Первоначальное назначение этих арок неизвестно. Их положение слишком уязвимо, чтобы позволить себе предположить, что они были использованы для хранения храмовых сокровищ. Возможно, это были отшельнические кельи, или место хранения древесины для возжигания священного огня.
Это лишь один из интересных вопросов, связанных с храмом Огня и его историей. По причине того, что вопрос разрушенных зороастрийских храмов мало изучен, считаю долгом более подробно описывать их внешний вид и пытаться восстановить историю существования храмов Огня.

Ранние описания храма

Эта тема также мало описана у самых ранних европейских путешественников: Джозефа Барбаро, Пьетро делла Валле, Герберта, Олеариус и Манделсло.
Тавернье в семнадцатом веке первый из западных востоковедов рассказал о храмах Персии. Сведения этих исследователей внесли свой вклад в изучение древней зороастрийской истории. Тавернье, который совершил несколько путешествий в Персию между 1638 и 1663 годами, рассказывает о руинах, которые, по его мнению, были разрушенной крепостью. Эти развалины он не связывает с древней религией Персии. Он пишет: «на юге, примерно в двух лье от Исфахана, лежит очень высокая гора, на вершине которой с западной стороны находятся остатки очень большой крепости. Царь Дарий дал сражение Александру Македонскому на этой равнине. На одной стороне холма есть два небольших грота, естественный и искусственный, в них обоих находятся природные источники» (Tavernier, Travels, p. 149, London, 1684).
Дальер-Десланде (1665) просто упоминает горы в связи с Габром, расположенном в пригороде Исфахана (Daulier-Deslandes, Les Beautez la de Perse, p. 51 (Hyde, Historia Eeligionis Veterum Persa rum, p. 359)).

Шарден (1666, 1677) ограничивает свои замечания несколькими словами о "Le Bourg des Guebres", когда он описывает известное поселение Габр близ Исфахана. Этот городок был расчищен Шах Аббасом для того, чтобы обеспечить безопасное проживание царской семье в ближайшей резиденции (See Chardin, Voyages, 2. 105, Amsterdam, 1735; Also Curzon, Persia, 2. 47).
Белл (1715) повторяет историю, в которой говорится о Дарии и Александре. Англичанин говорит: «около трёх-четырёх миль к югу от города видны развалины башни на вершине горы, где говорят, Дарий сражался с Александром Великим» (Bell, Travels in Asia, ed. Pinkerton, 7. 308, London, 1811).

Кер Портер (1821) посвящает параграф описанию холма и завершает свои наблюдения следующими словами: «Аташ Коу — это искусственная гора, стоящая рядом с городом Гуебрес, в котором живут последователи Мухаммеда. Они вновь заселили места, когда-то заселённые предками первых поселенцев, живших на берегах Зеиндеруда. Эти первопредки почитали древний храм, стоявший на вершине горы» (Ker Porter, Travels, 1. 437). Последнее заявление Кер Портера подчёркивает древность места; но он ошибается, называя гору "искусственной", как показал анализ породы холма, состав его только из природных материалов.

Сэр Уильям Осли (1823) оставил небольшую заметку о холме: «Вид из Джульфы открывается прекрасный: над мостом возвышается гора на высоту пять-шесть миль. На её вершине находятся останки древнего строения, принадлежащие, как гласит традиция, разрушенному Храму Огня. Местное название горы Kuh atesh Kadah or аteshgаh (Ouseley, Travels, 3. 49, and pls. Ivi, c, London, 1823).
Юссхер (1865) даёт краткое описание горы и рассказывает о кирпичах большого размера, разбросанных в руинах; он добавляет, что храм Огня был возведён «Ардаширом или Артаксерксом» (Ussher, Journey from London to Persepolis, p. 595, London, 1865).

Лорд Курзон (1892), оставил потомкам пару фраз на эту тему: «На вершине скалистого холма стоят глинобитные развалины. Они называются Аташ Гах, по традиции, здесь был воздвигнут алтарь Огня Ардаширом (Артаксеркс) Лонгиман. Традиция может быть древняя, но нынешние руины не старые» (Curzon, Persia, 2. 58).

К этим скудным заявлениям можно в настоящее время добавить больше материала, который прольёт свежий свет на тему зороастрийских мест поклонения, сохраняющих в себе историю храма Огня более тысячи лет. Сегодня источники по данному вопросу есть на арабском языке, авторы – это путешественники и географы IX-Х веков. Они, например, называют интересующий нас храм Огня именем Marabin или Maras. Есть разные варианты его прочтения, может быть, это было название деревни или района в окрестностях Исфахана. Чтение в непонятом тексте легко объясняет эти различия в написании слова Марас, Мараш, на самом деле вариант Марабин – ближе всего к истине. Птолемей (Geog. 6. 4. 4) упоминает место под названием Мападдиов возле Аспаданы (то есть Исфахан), но утверждать, что это было указание на город Марас с полной уверенностью невозможно (cf. Tomaschek, Zur historischen Topographic von Persien, p. 171).

Идентификация местоположения

Первый из восточных путешественников, кто описывает район Исфахана – это Ибн Кхордадхбах (816 г.н.э.). Он рассказывает о деревне «Марабин (т.е. Марас), в которой есть цитадель Тахмурат, а в ней храм Огня» (Ibn Khordadhbah, ed. De Goeje, Bibl. Geog. Arab. 6. 20, p. 16).
Хамадхани (ed. De Goeje, 5. 265) говорит: «когда воцарился Тахмурат, он построил деревни Марабин (Марас) и Рувандаст в районе Исфахана» (5. 263). Он также упоминает Джей (Джульфа). Это заявление доказывает, что даже во времена Ибн Кхордадхбах храм считался очень древним.

Второй известный писатель Масуди, который умер в 957 году, описывал в 943-944 годах: «на его золотых лугах стоит храм Огня, вблизи Исфахана, как второе из семи святилищ, которое изначально посвящено поклонению Солнцу, Луне и пяти основным планетам. Его утверждение таково: «второй из этих храмов расположен на вершине горы под названием Марас (Марабин), недалеко от Исфахана. Там были идолы, пока их не истребилил Царь Юстасф (т. е. Виштаспа, покровитель Зороастра), когда он принял религию магов и превратил святыню в храм Огня. Святилище расположено в трёх farsakhs от Исфахана и до сих пор в большом почитании у магов». Оригинальный текст Масуди и французский перевод можно увидеть в Les Prairies d'Or, ed. Barbier de Meynard, 4. 47, Paris, 1865. Могу добавить, что Muhammad Hasan Burhan (1651) повторяет то же утверждение, что и я (see Vullers, Lexicon Persico-Latinum, s. v. Maras). Это важное заявление Масуди убедительно доказывает, что храм не был в руинах в начале десятого века нашей эры. Эта традиция (как и предыдущее упоминание Тахмурат) восходит к древним дням до прихода Заратуштры, поскольку существовавшие идолы почитали как святыню и только царь Виштаспа превратил их в храм Огня. Считаю, что это святилище могло быть построено во времена правления Сасанидов, но его также можно причислить и к более раннему периоду.

Это место, безусловно, было древним, о чём свидетельствуют заявления восточных авторитетных источников, которые были процитированы. Могут быть основания для того, чтобы сделать больший акцент на приведенной выше традиции, связывающей храм с именем Ардашира Долгорукого из династии Ахеменидов. Этот монарх царствовал в 465-425 годах до н.э., через полтора века после Виштаспы, как говорится в Бахман Яшт, он распространил религию Заратуштры по всему миру (BYt. 2. 17; see my Zoroaster, p. 160).

В подтверждение предположения в отношении Бахман Яшта и связи его с этим конкретным храмом Огня могу привести цитату третьего восточного писателя ибн Ростана (около 950 н. э.), который говорит: «Marabin граничит с городом Jei. Это было одно из первых строений Хосрова во время начала его царствования. Кей Кавус, говорят, проживал там, благоустраивал и украшал храм. По его приказу на вершине горы была возведена грозная и величественная цитадель. Она возвышалась над долиной Зендах Руд, с вершины которой открывается вид на долину и на всю страну, подчинявшуюся великому правителю (The text Zarrinrudh). Но царь Бахман, сын Исфандера (т. е. Вохуман Ардашир Долгорукий), овладел им и сжёг его (See my Zoroaster, pp. 157-163); построив под ним твердыню и установив в ней святыню огненную, которая стоит до сего дня, и даже Огонь в нём остаётся» (Ibn Rostah, ed. De Goeje, Bibl.Geog. Arab. 7. 152-153).

Похожая история связывает храм с именем Ардашира Dirazdast Бахмана (Артаксеркс Лонгиман), сохранившаяся в летописях, написанная Хамзой из Исфахана (XI век н.э.). Он, как уроженец этого города, был хорошо знаком с местными традициями. Хамза пишет следующее относительно Ардашира Бахмана: «Он основал за один день три храма Огня в провинции Исфахан. Первый было на востоке, второй – на западе и третий посередине. Первый из них расположен недалеко от цитадели Марин (т. е. Mar[ab]in, или Maras) и является огнём Шахр Ардашира. Слово Шахр, означает район, Ардашир имя царя Бахмана. Второй храм – Огня Зервана Ардашира, расположенный на территории Дарака называется Барках. Третий – Огня Михр Ардашира, расположенный на территории Ардистана» (See Hamzah of Isfahan, Annalium Libri X, ed. Gollwaldt, 2. p. 27, Leipzig, 1848). Про названия Дарак и Барках написал Якут (pp. 99, 222), он (p. 509) кратко упоминал только о месте, которое называет Марбанах, расположенное в половине фарсаха от Исфахана, но, ни слова не говорит о храме Огня.

Следует упомянуть ещё одну восточную цитату, которую я нашёл в персидской истории Исфахана, изданную на основе арабского оригинала. В 1030 году н.э. Муфдалл ибн Сеид ибн Аль Хусейн Аль Мафаррукхи по прозвищу Risаlatu Mahdsini Isfahan писал ошибочно, что храм построен в правление Пируза, сына Йаздагарда (459-484 г.н.э), приписывая его возведение в Адхар-Шапуру, главе села Муристан в районе Марабин (Browne, A Rare Manuscript History of Isfahan, in JRAS. 1901, pp. 417-418).

Вопрос основания храмов Огня во времена Ахеменидов или причисление нынешних руин эпохе Сасанидов остаётся открытым. Настоящие исследования добавят свою частицу знаний о святилище и его месте, сохраняя свою вековую историю на протяжении пятнадцати веков. В настоящий момент достаточно знать, что священный Огонь веками горел на алтаре, но какому конкретно зороастрийскому божеству посвящён был храм, определить уже невозможно.