Изучение Авесты имеет свою славную историю. Яркие страницы в эту удивительную историю вписали учёные Франции. Об одном из них стоит рассказать особо.
Франция дала миру замечательную плеяду энтузиастов — востоковедов, среди которых двое занимают особое положение. Имена этих ученых — Абрахам Гиацинт Анкетиль Дюперрон (некоторые предпочитают писать дю Перрон) и Жан Франсуа Шампольон. Последний по праву считается основателем целого направления в науке — египтологии — и, соответственно, известен всему миру. Менее известен его старший собрат Анкетиль Дюперрон, который жил несколько раньше, но который также занимает в истории науки по-четное место. Есть нечто общее, что объединяет этих двух замечательных учёных-романтиков.
А все началось с вполне рядового события. В начале XVIII века библиотека Оксфордского университета получила от одного английского путешественника рукопись на непонятном языке. Трудно сказать, знал ли тот путешественник истинную цену рукописи, полученной от духовного наставника небольшой общины парсов, известных в Европе как огнепоклонники. Несколько позже в ту же библиотеку поступили новые материалы на том же непонятном языке. Тогда работники библиотеки послали копии нескольких рукописей в ведущие центры востоковедения. Париж считался одним из таких центров востоковедения, но и здесь не было человека, который мог бы прочитать эти непонятные рукописи. Знатоки и любители с интересом рассматривали загадочные копии. Познакомился с ними и молодой темпераментный Абрахам Гиацинт Анкетиль Дюперрон, который тут же решил проникнуть в тайны рукописей, прочитать их.
Но как?
Поскольку рукописи происходили из Индии, он решил выехать в Страну чудес. Пройдет много лет и он напишет: «Я дал себе смелый обет перевести эти книги и для этой цели решил отправиться на Восток».
Легко сказать «решил отправиться». Отпрыск знатного рода, Анкетиль Дюперрон скрыл свое намерение от родных и стал рядовым военнослужащим, чтобы с первой же партией отправиться в Индию. Тайна была раскрыта и его стали уговаривать одуматься. Но всё было напрасно: молодой человек был непреклонен. Правда, вскоре он вышел в отставку с разрешения высших властей, но свою мечту осуществил. Уже в 1775 году, после бесчисленных мытарств и лишений, он достиг Индии. Не будем останавливаться на его похожа деяниях или, вернее сказать, «восточной Одиссее». В 1771 году был издан его объемистый труд под названием «Зенд-Авеста, сочинения Зороастра».
В течение многих веков мыслители черпали силы и вдохновение в латинской поговорке «корни учения горьки, плоды сладки». Увы, Абрахам Гиацинт Анкетиль Дюперрон, в юные годы питавшийся горькими плодами учения, собрал плоды, доставившие ему массу огорчений. Представленный им перевод Авесты грешил серьезными недостатками, но он не был настолько плох, как представили его оппоненты. Последние не посчитались ни с чем. Ни с трудностями, испытанными Анкетилем, ни с первым опытом честного искателя (ведь он сдал в Королевскую библиотеку около 200 рукописей на разных языках Востока. Был избран членом Французской академии).
Известно, сколь лживы и беспощадны завистники и недоброжелатели. И не о них речь. Но даже такой известный учёный, оставивший глубокий след в сравнительном языкознании, как Вильям Джоунз, познакомивший Европу с творчеством древнеиндийского гения Калидасы и издавший шесть томов «Поэзии Азии», человек, безусловно, исключительного дарования, и тот вначале не оценил труд Анкетиля Дюперрона по достоинству.
Он опубликовал анонимный отзыв на работу Анкетиля Дюперрона, где писал: «хотя бы за достоверность этих писаний ручался весь сонм гебров, мы никогда не поверим, чтобы даже наименее ловкий шарлатан понёс такую белиберду, какой наполнены ваши последние два тома». Уильям Джоунз не оставляет места для сомнений: «Или Зороастр был вовсе дураком, или он никогда не писал книгу, которую вы ему приписываете. В первом случае вы должны были оставить его во мраке неизвестности; если же книги не писал, то бесстыдно с вашей стороны издавать её под его именем. Делая это, вы или надругались над публикой, предлагая ей такую чепуху, или старались обмануть, угощая её собственным враньём; и в том, и в другом случае вы заслуживаете презрения».
Правда, несколько позже тот же В. Джоунз изменил оценку трудов Анкетиля Дюперрона. Но стоит нам представить состояние честного француза, читавшего подобные оценки его трудов.
Не менее резкими были и отзывы других востоковедов.
Анкетиль не имел достаточной подготовки и надлежащего метода работы над таким сложным произведением, каковым является Авеста. И, тем не менее, его труд останется навсегда «памятником крупного подвига и крупной неудачи» (Рагозина).
Беда Анкетиля была в том, что он должен был довериться лицам, которые слушали и повторяли священные песни, но не понимали их содержание. В этих условиях ему оставалось лишь добросовестно записывать каждое услышанное слово, а затем переводить тексты на французский язык. Вот почему половина представленного им перевода Авесты не имела смысла. «На протяжении почти полутора тысяч лет Гаты передавались изустно, — пишет В. А. Лившиц, — так что остается только удивляться тому, каким образом слова пророка вообще сохранились, и нет ничего странного в том, что в них много непонятного». Из дошедших до нас 238 строф Гат примерно 190 частично или полностью непонятны (Гершевич, Дюмезиль). Неудивительно, что из-под пера Анкетиля Дюперрона вышла книга с большими недостатками. Именно на этих недостатках сконцентрировали критики огонь и нанесли автору серию чувствительных ударов. И все это в награду за проделанный титанический труд, неисчислимые лишения и страдания, перенесённые им в далекой стране.
Читаешь самого Анкетиля Дюперрона, и перед тобой встает образ человека романтического склада, выдержавшего самые суровые испытания и удары судьбы.
Человечество должно научиться ценить таких своих сыновей.
Однако же время расставляет все на свои места. Подвиг Анкетиля позже был оценен по достоинству, а допущенные им ошибки исправлены. Объективную оценку труда Анкетиля Дюперрона впервые дал замечательный французский ученый, специалист по индийской и иранской филологии Эжен Бюрнуф. Он превосходно владел санскритом — литературным языком древних индоариев. Некоторое время назад Журнал «Свагат» опубликовал статью профессора Т. Сатьяна, из которой следует, что в одной глухой местности Индии санскрит является средством общения. А ведь он считается мертвым языком. Профессор Э. Бюрнуф читал священные книги Заратуштры с опорой на санскрит. Методически это было оправдано, так как язык Авесты и санскрит близкородственны.
По данному поводу позволю себе привести высказывание профессора Мартина Хауга — одного из первых энтузиастов и знатоков Авесты: «Различия между ведическим санскритом и зендом очень незначительны в грамматике, — писал автор — они в основном фонетического и лексикографического характера, напоминая расхождения между немецким и датским. Есть определённые регу-лярные соответствия звуков и других явных фонетических особенностей, знание которых позволяет филологу легко превратить зендское слово в чисто санскритское» (выделено мной — Т. Г.). Именно такими знаниями обладал филолог Э. Бюрнуф, доказавший подлинность и ценность материалов, представленных Дюперроном. Однако это было в 1833 году, т.е. уже после смерти первого энтузиаста Авесты, испившего горькую чашу, поднесенную ему необъективными критиками.